Зимина, ничего не отвечая, вдруг резко побледнев, рванулась из-за стола, прижимая ко рту ладонь. Михайлин, проводив ее недоуменным взглядом, едва не опрокинул блюдце с осколками ампул и пустыми шприцами — и зеленоватая бледность, и не слишком вменяемое состояние моментально стали понятны и объяснимы.
— Ир, ты… ты что, беременна? — выдавил, пристально оглядывая тонкую фигуру — под свободной рубашкой ничего не было различимо. Зимина, будто и не услышав его вопрос, положила на стол плотный пакет.
— Вот, возьми… это за помощь. Я… я не могу тебе сейчас всего рассказать… Так сложились обстоятельства, что я не могу больше ни к кому обратиться. Возьми, — повторила настойчиво. — И я тебя прошу… Просто забудь, что ты здесь был. Это… это сильно может ему навредить… и мне тоже.
— Убери! — Андрей, бросив беглый взгляд внутрь, даже не стал пересчитывать лежащие там пачки. — Не надо. В конце концов, это моя работа.
— Вот именно что работа. А работа, тем более хорошо выполненная, должна быть оплачена.
— Ир, не уходи от темы. Ты беременна?
— Нет, — спокойно и прямо взглянула ему в глаза — на лице не дрогнул ни один мускул. Чтобы так соврать, нужно быть гениальной актрисой. — А, ты об этом… Просто отравилась.
— Ира, ты же понимаешь, что его нельзя здесь оставлять, ему в больницу нужно, нужен медицинский уход, капельницы, уколы… Иначе… не хочу тебя пугать, но иначе все может оказаться зря. — Ирина резко отвернулась, и жуткой бледности, залившей ее лицо, Андрей не заметил.
— Это невозможно, — произнесла твердо. — Напиши мне, что нужно, какие лекарства, процедуры… Я разберусь.
— Ты что, сама…
— Я разберусь! С медсестрой что-нибудь решу, с остальным тоже. Все, хватит об этом. Я и так тебя слишком впутываю. Ты очень мне помог, но с остальным я справлюсь сама.
Андрей, внимательно взглянув на нее, промолчал — никакие попытки вызвать ее сейчас на откровенность не принесли бы результата. Покачав головой, вырвал из блокнота страницу и принялся торопливо писать, отогнав мысль, что если его очередной пациент все-таки выживет, это окажется настоящим чудом.
Проводив Андрея до машины, Ира, едва держась на ногах, вернулась в дом. И она, и Савицкий понимали, что по-хорошему отсюда надо убраться как можно скорее — без квалифицированной медицинской помощи Паше могло стать хуже в любой момент. И еще одна не слишком радужная перспектива — сюда могли нагрянуть подельники этих уродов, если этот дом являлся для них чем-то вроде лежбища, где можно скрыться. А скрываться им теперь придется очень долго и очень тщательно…
“Господи, когда это все закончится?” — устало, с постыдно-нервной слабостью подумала Ира, усаживаясь на край постели, где, бледный, еще не отошедший от введенных препаратов, лежал Ткачев. Новая, невыносимо-острая волна раскаяния, отчаяния, вины накатила, опаляя болью — опять она, опять из-за нее… Зачем она только отправила его проверять эту долбаную версию? Что какое-то гребаное расследование значит перед жизнью этого человека, человека, перед которым и так безмерно виновата, который и так столько пережил по ее вине? Господи, да какое значение имела вся та происходящая жесть, если из-за этого она может его потерять? Потерять отца своего ребенка; потерять того последнего, кто смог, сумел до нее достучаться, кто, сам не испытывая к ней никаких добрых чувств, пробудил в ней что-то прежнее, почти-человеческое, почти-живое, когда она уже была уверена — как человека ее больше не существует.
— Прости меня, — едва слышно, сдавленно, сама себя презирая и проклиная за эту слабость, произнесла Ира, накрывая ладонью его безвольную руку. — За все. Прости меня, пожалуйста…
Бесшумно приоткрывший дверь Савицкий ошарашенно замер, испытав самый настоящий шок: равнодушная, выдержанная начальница, еще совсем недавно вместе с ним спокойно таскавшая трупы и вытирающая кровь — едва ли не со слезами что-то шептавшая его другу. Такое вообще возможно?
— Ирина Сергеевна! — Ира, медленно выдохнув, закрыла глаза — показалось, что еще немного, и просто рухнет в обморок. Сдала, совсем сдала, товарищ полковник…
— Что случилось, Олег? — осведомилась ровным тоном, стиснув мобильник похолодевшими пальцами.
— Ирина Сергеевна… Тут в отделе такое… Вам лучше приехать.
========== II. 14. Доброе утро ==========
— Что здесь происходит?! — грозный голос буквально прогремел над головами собравшихся, да и вид у стремительно влетевшей в кабинет товарища полковника был весьма эффектным. Однако на присутствующих особого впечатления не произвел.
— Ваша сотрудница задержана. С вами свяжутся, — отчеканил мрачный мужчина в прокурорской форме. Двое других настойчиво подтолкнули к выходу бледную до синевы и совершенно перепуганную Измайлову.
— Я начальник отдела и имею право знать!..
— Ир, я ничего не делала! Я не знаю, откуда эти наркотики! Клянусь! Ир!.. — растерянно-беспомощный голос Лены затих за дверью; прокурорский, даже не оглянувшись на Зимину, вышел вслед за своими подчиненными. Ира, несколько мгновений тупо разглядывая захлопнувшуюся дверь, медленно опустилась на стул. Кабинет начальницы следствия выглядел устрашающе: бумаги раскиданы по полу и столу, сейф распахнут, ящики стола раскрыты, некоторые стоят на полу, содержимое вывалено наружу. Даже вода в аквариуме с несчастной рыбкой частично выплеснулась, образовав лужицу — как Мамай с целой ордой прошел, честное слово. Зимина со вздохом поднялась, машинально бросив взгляд на циферблат симпатичных часов с какими-то дурацкими обнимающимися зайцами — подарок Савицкого.
Восемь тридцать.
— Доброе утро, Ирочка…
***
О произошедшем Ира рассказала Савицкому только когда, очутившись у нее в квартире, устроились за столом, вспомнив о необходимости перекусить. Впрочем, “перекусить” — громко сказано: Ирину до сих пор изрядно потряхивало после того, как они с Ромой, наконец решившись перевезти Ткачева к ней на квартиру, щедро облили бензином и подожгли злополучный дом. Отвратительно-густой запах гари, дыма и крови до сих пор преследовал Иру, и от одной мысли о еде замутило.
— Ир, не надо тебе было… в твоем положении…
— Лена проболталась? — вздохнула Ирина, доставая из холодильника бутылку воды. — Не отдел, а бюро сплетен прям какое-то!
— Да нет, Ткачик проговорился. — Покосился в сторону спальни начальницы, где, по-прежнему без сознания, лежал друг. Зимина, заметив его взгляд, помрачнела еще больше.
— Ром, тут такое дело…
— Твою мать! — выругался Савицкий, с трудом дослушав до конца. — Какого хрена вообще происходит?! Что это значит, ты мне можешь объяснить?
— Ром, да я сама ничего толком не поняла. Олег говорит, явились с утра прокурорские с проверкой, устроили шмон… Когда я приехала, Лену уже уводили, ничего объяснять не стали, даже словом перемолвиться не дали.
— Да это же явная подстава, Ир! Да чтобы Лена…
— Это понятно, что подстава. Вопрос в том, кому и зачем понадобилось ее подставлять. Вот что, Ром. — покрутив в пальцах свежее яблоко, решительно поднялась. — Я сейчас попробую устроить встречу с Леной и вообще выяснить все. — Уже накидывая китель, замерла. И неуверенность, смешанная с каким-то детским испугом, вдруг прорвавшимся в ее голосе, произвела на Савицкого неизгладимое впечатление — еще недавно такая собранная и невозмутимая начальница моментально утратила всю свою выдержку. — А как же Паша? Его же нельзя сейчас оставлять. И врача не вызовешь. Что же делать… — чертыхнулась, закусывая губу.
— Может, кого-нибудь из наших вызвать?
— Кого? Фомина, который неделю в запое? Вику, которая третьи сутки подряд дежурит, то одного, то другого подменяя? И еще учти, что ни у кого из наших нет опыта возиться с ранеными, не та профессия, знаешь ли!
— Вот что, Ир, я пока с ним побуду. Но ты же понимаешь, что не могу я спокойно сидеть, когда тут такое!
— Я все понимаю, — очень спокойно ответила Ирина, застегивая шубу. Криво усмехнувшись, подумала, что, наверное, стала совсем эгоисткой: здоровье Ткачева для нее теперь было во много раз важнее, чем реальная угроза того, что лучшая подруга может оказаться в тюрьме. Отличный выбор, нечего сказать… Господи, да когда же это все закончится?