— Ткачев! Убью!
Паша, как ни в чем не бывало попивая кофеек, просматривал какой-то журнал, и на ее появление отреагировал весьма своеобразно: широкой улыбкой и безмятежным “доброе утро”, чем еще сильнее вывел из себя.
— Ты меня почему не разбудил?! Я из-за тебя проспала, между прочим! В отделе сегодня проверка очередная, припрется в любой момент, а я даже не знаю, что там происходит! И к генералу еще надо успеть, а потом…
Ткачев, расставляя на столе посуду, старательно пытался скрыть рвущуюся с губ улыбку: разбушевавшаяся начальница в забавных пушистых тапочках, немного растрепанная и порозовевшая после сна, в этот момент не вызывала ничего, кроме неподдельного умиления, растекающегося теплом где-то в груди.
Какая же она… Просто, блин…
— Он меня еще и не слушает! — возмущенно фыркнула напоследок начальница и наконец принялась за еду. — Имей в виду, если я из-за тебя проспала и проверка уже явилась!..
— Да чего вы дергаетесь, Ирин Сергевна, звонил я в отдел, дежурный говорит, все вроде тихо. Фомин, правда, бухой в допросной дрых, но Олег его растолкал, домой отправил… Чего такое? — насторожился, когда Зимина, закашлявшись, схватилась за стакан с соком. — Я че-то не так сделал? Ну вы просто с этой проверкой еще вчера все уши прожужжали, я и подумал… — и обалдело замолчал на половине фразы — Ирина Сергеевна, подорвавшись с места, порывисто прижалась губами поочередно к каждой щеке.
— Слушай, Ткачев, тебе никто не говорил, что ты настоящее сокровище? — выпалила на ходу, скрываясь в коридоре. Паша, уловив хлопок двери в ванную, только растерянно коснулся пальцем горящего следа на коже. Нет, и правда не померещилось…
— Ирина Сергеевна, — Паша остановил начальницу уже в коридоре — при полном параде, она торопливо заталкивала в сумку мобильный, — тут дело такое, вы не волнуйтесь только. Мне Ромыч только что звонил. Приехал он с нашим “клиентом” поговорить, ну, вчера-то тот не раскололся… В общем, откинулся он, помер в смысле…
========== III. 10. Если друг оказался вдруг… ==========
— Ну, в общем, я приехал, а он тут… — осторожно начал Савицкий, мимоходом подумав, что в последнее время количество трупов в этой истории достигло критической точки. Что за жизнь пошла…
— Как, как это могло случиться?! — с пол-оборота завелась Ирина. — Вы что, опять перестарались, или что? Почему он умер?
— Ир, да ничего мы… Я когда уходил, он живой был, ну, помяли его, как полагается, но ничего больше…
— Я, кажется, понял, — Климов, выйдя из гаража, продемонстрировал шприц в пакете.
— Так он чего, нарик был?
— Диабетик. Видимо, под утро случился приступ, а до лекарства добраться не смог, вот и…
— Твою мать! — выругался Рома. — И чего теперь?
— Он вам сказать что-нибудь успел?
— Да нифига, Ир, молчал как партизан всю дорогу, ни звука не проронил. Подготовленный, что ли…
— Это плохо. — Ира, медленно выдохнув, торопливо отошла в сторону — даже здесь, вдали от трупа, ее начало изрядно мутить. — Очень плохо, зацепок у нас теперь никаких. Вы еще обыщите его как следует, может, что-то найдется. Телефон заберите, надо будет пробить все звонки, хотя вряд ли там что-то есть. От тела избавиться, — жестким будничным тоном отдала распоряжения и поспешно, не обращая внимания на озадаченные взгляды подчиненных, направилась к машине, чувствуя, как усиливается дурнота. Гребаная бабская слабость…
— Ирин Сергеевна, я вам что про машину говорил? — Ткачев распахнул дверь в тот самый момент, когда Зимина уже собиралась пересесть за руль. — На вас вон лица нет, куда вам за руль, опять приключений захотелось?
— Паш, я в полном… — произнесла спокойно и твердо, но Ткачев не дал договорить.
— Решено, отвезу вас и вернусь. Как вы там любите выражаться, “мертвые подождут”?
— Очень смешно, — буркнула Ира недовольно и потянулась к бутылке с водой. — Чего ты со мной возишься, не пойму. Я всего лишь беременная, а не больная. Нормальное, между прочим, женское состояние.
— Ага, вы еще мне расскажите, как раньше в поле рожали. Удивляюсь я вам, умная женщина, полковник, а хуже ребенка иногда ведете себя.
— Поумничай еще мне, — лениво отреагировала Ира. Как ни странно, но подобная почти семейная перепалка и непробиваемая уверенность Ткачева как-то моментально помогли прийти в себя, успокоиться и перевести дух. Не просто странно — удивительно: он, внешне несерьезный, расхлябанный, каким-то невероятным образом знал, что нужно сказать, сделать, как поступить — порой даже лучше, чем она сама. Вдруг откуда-то проявилась эта спокойная решимость, непривычная собранность. Он, кажется, и в самом деле теперь воспринимал ее ребенком — с этими вечными “оденьтесь теплее, сегодня похолодание обещали”, “пока все не съедите, из-за стола не выйдете”, “допоздна не засиживайтесь”; с неизменными звонками и расспросами, когда не было возможности вовремя оказаться дома; с традицией по дороге обязательно прихватить в магазине что-нибудь вкусное (и, разумеется, полезное) к чаю; с ритуальными пожеланиями спокойной ночи и этой забавной привычкой поправлять ей одеяло… При этом ему и в голову не приходило возражать на какие-то сомнительные распоряжения, вообще влезать в ее работу, что-то советовать и наставлять — начальство знает, начальству виднее. Все с той же исполнительностью осуществлял все поручения, указания, просьбы — совсем как когда-то давно. Порой неподдельно поражался и восхищался ее изворотливостью, не в силах постичь какие-то хитрые схемы, стратегии, искренне не понимая, как в такой умной, даже коварной женщине уживается некая беспомощность, легкомысленное, если не сказать наплевательское отношение к себе. И в какие-то моменты все внутри сжималось от пугающей мысли: как же она одна? Он ведь мог просто не узнать о ее положении, мог просто не узнать самого главного — своей причастности к этому. И даже если бы не случилось самого страшного, было бы иное, ничуть не радужное: она, измученная, поломанная, окончательно забившая на себя — наедине со своим непростым состоянием. Страшно представить…
Провожая взглядом удаляющуюся в сторону отдела начальницу — деловитую, сосредоточенную, с неизменно прямой спиной, — Ткачев вдруг ясно и четко понял очень простую вещь: он не сможет оставить ее теперь. Ни при каких обстоятельствах.
***
— Ткач, выручай! — Тобольцев, нервный и дерганый, оглянулся на здание отдела и поспешно юркнул в машину на заднее сиденье. — У меня тут такая… Плохо все, в общем.
— Да че случилось-то? — Паша, недоуменно пожав плечами, тоже сел в авто. — Ты сам не свой.
— Боюсь я, понимаешь, боюсь! Спать почти перестал, от каждого шороха вздрагиваю… Вчера домой возвращался, а в подъезде… Короче, сам смотри, — Виктор снял темные очки — на все лицо светился внушительный фингал. — Ладно сосед появился, спугнул, а то бы… У нас сроду никаких уголовников не водилось, место тихое, а тут… Это тесть все, сто процентов! Совсем с катушек слетел, блин… Не успокоится ведь, пока меня не завалят… Слушай, помоги, а?
— Ты бы хоть объяснил сначала, чего делать-то надо?
— Да мне бы пару-тройку дней где-нибудь перекантоваться, а там придумаю что-нибудь. В гостиницу не пойду, сам понимаешь, палево. Свалил бы куда-нибудь из этого дурдома, так ведь подписка… Следак сразу на уши встанет, если что не так. Может у тебя есть на примете, где переждать можно? Ну, может дачка какая-нибудь или кто из знакомых квартиру сдает…
— Че, все так серьезно? — нахмурился Паша. — А ты вообще уверен, что это твой тесть…
— Уверен не уверен, а проверять мне как-то не хочется, в следующий раз может и не повезти. Ну так что, есть идеи?
Ткачев, ненадолго “зависнув”, полез в бардачок за ключами.
— Можешь у меня пожить, я пока все равно… короче, неважно, — меньше всего хотелось распространяться обо всех нюансах личной жизни, поэтому Паша тут же свернул тему. — Живи сколько надо, в общем. Хреново, конечно, что с твоим делом не разобрались, а так тесть твой сразу бы отстал…
— Да, хреново, — с какой-то непонятной интонацией повторил Тобольцев и полез из машины. — Спасибо, Ткач, реально помог…