И все слилось: глухой звук упавшего тела, собственные трясущиеся руки, растекающееся кровавое пятно на полу, нашаренный в кармане дешевый мобильник, подступающая к горлу дурнота и ступеньки, ступеньки, ступеньки…
А потом в лицо ударил ослепительный свет, и боль в висках взорвалась беспамятством.
***
— Все, Вик, я больше не могу, — Костя, заглушив мотор, потер лицо ладонями, стряхивая сонливость. — После дежурства вторые сутки на ногах, голова не варит уже.
— Но, Кость…
— Два часа, Викуль, — пробормотал устало, пытаясь размять затекшую шею. — И так весь день тут колесим. Думаешь, много от нас пользы в таком состоянии? Ты вон сама вся серая уже… Все, давай назад, сиденья разложи, а я тут подремлю. Не хватало еще, чтобы ты у нас свалилась…
Отрубился Костя моментально, несмотря на суматошный день, нервное напряжение, бурлящие в голове мысли и неудобное положение. Но даже сквозь дрему пробивались какие-то расплывчатые обрывки прошедшего дня: исписанные обшарпанные стены подъездов, неприветливые лица жильцов, обломанные ветки кустов под самыми окнами, чье-то ворчливое “да алкаш тут какой-то вывалился, только недавно увезли”…
— Кость, ты чего? — Вика, сонно моргая, неловко приподнялась, пригладила растрепавшиеся волосы. Щукин, судорожно глотнув из термоса кофе, вцепился в руль.
— Есть одна догадка, пока не знаю, правильная, нет, — бросил, торопливо разворачивая машину. — Но проверить все равно надо.
Зацепка была странная, откровенно дохлая: случайно услышанная фраза во дворе одного из домов, где они с Викой расспрашивали жильцов. Резануло каким-то несоответствием: в таких местах все знают друг друга в лицо, а уж всяких асоциальных элементов тем более. И вдруг какой-то незнакомый алкаш, непонятно как очутившийся в чужом доме…
Костя вообще не был уверен, что делает то, что нужно, но обычная педантичность не позволила забить на догадку и бросить начатое, не проверив все как полагается. И не зря: найденные у ближайшего магазинчика выпивохи, помявшись, после пары купюр разговорились: выяснилось, что ни с кем из их “коллег” ни сегодня, ни даже вчера ничего не случилось, а названный адрес никому ни о чем не говорил — знакомых там ни у кого не нашлось. Глазастая продавщица в том же магазине вспомнила двоих незнакомых парней, закупавшихся пару дней назад — брали продукты и бутылку водки. Одного запомнила очень хорошо, охарактеризовав коротко “бандитская рожа”, и клятвенно заверила, что среди местной публики раньше его не встречала.
— Кость, и что нам это дает, не понимаю?
— Да я сам пока не понимаю, странное просто совпадение какое-то… Ну, считай это предчувствием, что ли. Кажется, это тот двор, — прервался Костя, и, оглядевшись, проехал чуть дальше, почти вплотную к подъезду. — Вот только как бы нам еще квартиру вычислить… — и осекся.
В свете фар наперерез машине метнулась чья-то фигура в светлом пальто.
***
— Костян, блин, че за тайны Мадридского двора, ты мне прямо можешь сказать, че случилось? — голос Ткачева в телефонной трубке ударил нетерпеливым раздражением. Но ответа он уже не дождался — совсем рядом взвизгнули шины притормозившего авто, а затем со стороны водителя распахнулась дверца. Паша, вылетев из машины, бросился навстречу и, опережая Щукина, рванул заднюю дверцу, встречаясь глазами с опустошенно-бессмысленным взглядом заледеневше-карих.
— Что с ней?! — голос надорвался лопнувшей струной.
— Да в шоке, похоже, внешне вроде ничего, а в остальном… Ее в больницу надо срочно, и желательно не в местную, хрен ведь знает, что произошло…
Паша, уже не слушая ровно-правильную речь, потянул начальницу из машины. Даже в слабом свете салона в глаза бросилась жуткая бледность и дрожащие руки — в груди сжалась ледяная пружина, мешая вдохнуть. И только на улице в ярком мерцании фонаря Паша заметил то, на что никто из них в суматохе не обратил внимания сразу.
На рукаве светлого пальто красновато темнела засохшая цепочка кровавых клякс.
========== IV. 6. В горячке ==========
Смутная картинка произошедшего постепенно сложилась окончательно. В подъезде того дома, где нашли Ирину Сергеевну, на пороге одной из квартир обнаружили труп без документов — совсем немного понадобилось времени, чтобы выяснить: убитый — некто неоднократно судимый Дыбенко с очень говорящей кличкой Дыба, помогавший всяким сомнительным бизнесменам в решении очень грязных дел соответствующими методами. Позже выяснилось, что именно из окон этой квартиры выпал и его подельник Ряхин — оставалось возблагодарить разгильдяйство местной полиции, сотрудники которой, прибыв на место происшествия, не потрудились даже провести минимум мероприятий, отложив все на потом. А когда пресловутое “потом” наступило и сотруднички удосужились побеседовать с жильцами и даже установить нужную квартиру, от пребывания там Зиминой не осталось и следа: пожар, чуть ли не дотла спаливший все внутри, легкомысленно списали на несчастный случай, и дело благополучно закрыли. Смерть Ряхина отправили в ту же категорию, а убийство Дыбенко превратилось в прочный висяк: шерстить все криминальные связи погибшего в надежде выяснить, что и с кем он не поделил, никому не улыбалось.
Вся эта суета, равно как и придуманный Климовым, Викой, Костей и Ромычем план прошли мимо Паши: его заботило совсем другое. Всю ночь пришлось проторчать в больнице, ожидая хоть какой-то ясности насчет произошедшего, а самое главное — состояния Ирины Сергеевны. Там, в больнице, в ярко освещенном коридоре на узкой скамейке Паша и заснул, вернее, провалился в дремоту. Стучали каблуки, шуршали халаты, где-то вдалеке гремели каталки и гудел лифт — вся окружающая действительность поглотилась навалившейся разом усталостью. Но даже сквозь сонливость где-то на периферии сознания болезненно-мерно острым молоточком била тревога — назойливая, выматывающая, неотступная.
Он так устал за нее бояться.
Он давно уже перестал разбираться, что испытывает к своей начальнице-жене, тем более — имеет ли на это право. Просто жил — радуясь, наслаждаясь, чувствуя. Отошло, отступило на задний план все, разделявшее до недавнего времени, вытесненное самым дорогим, самым важным. Ему нравилось все: смотреть на нее, растрепанную после сна, в забавной свободной пижаме; что-то вместе готовить на ужин, гремя посудой и обмениваясь шутливыми фразами; разговаривать с ее сыном по видеосвязи, показательно обнимая за плечи и точно зная, что она не отстранится…
Привыкание.
Именно так — не утомляющая привычка, сводящая скулы от скуки и вызывавшая раздражение, а самая настоящая необходимость, дарующая удивительную гармонию и спокойствие внутри себя. Он не позволял себе больше зацикливаться на прошлом — было и было, ничего уже нельзя изменить. Но он мог сделать другое — выстроить спокойное и счастливое будущее: для себя, найдя единственно верную цель и не отклоняясь от нее ни при каких обстоятельствах; для своего ребенка, подарив ему любящую и заботливую семью; и даже для этой женщины, для которой в благодарность готов был отдать всю свою внезапно пробудившуюся надежность и верность, приняв ее целиком — от непростого характера до тяжелых и жестоких поступков.
И больному прошлому в их непростом настоящем и туманном будущем места не оставалось совсем.
***
— Ничего полезного в мобильнике Дыбенко не нашлось, — отчитался Щукин, когда в том же составе — Савицкий, Вика, Вадим — собрались в кабинете Климова. — Мобила дешевая, сразу понятно, одноразовая, специально была для этого дела куплена. Симка, естественно, левая, на какого-то дедульку оформлена, среди контактов такие же мутные номера и никаких имен, кличек… В общем, с этой стороны глухо.
— С квартирой, где Зяму держали, тоже туман, — вступил Рома. — Владелицу нашли, какая-то полуглухая слепая бабка, съемщика не разглядела вообще, ничего о нем не запомнила, документов никаких не спрашивала, платят и ладно.
— Очень грамотно все продумано, — заметила Вика. — Так, чтобы никаких зацепок, никаких следов… Я только одного не понимаю: зачем? Требований никаких не выдвигали, выкуп не просили, да и не у кого, у Ирины Сергеевны только сын и мама, и те за границей… Что-то по работе, враги какие-то? Тогда странный способ убийства, все же можно быстрее и проще сделать. Нет, непонятно.