Впрочем, какие-то страшные заскоки жены Пашу обошли стороной — Ирина Сергеевна оказалась какой-то ужасно неправильной беременной. Всегда тщательно накрашенная и со вкусом одетая, деловитая, привычно-насмешливая — Паша ни разу не уловил нытья или жалобы на самочувствие, не стал жертвой каких-нибудь диких претензий или непонятных капризов, не наблюдал необъяснимо-резких и пугающих перепадов настроения. Впрочем, застать Зимину вечером перед теликом, уничтожающей что-нибудь вкусное, было практически нереально: она самозабвенно носилась в компании Измайловой по магазинам, покупая себе дорогие красивые шмотки и присматривая всякую детскую всячину; ходила на какие-то курсы и посещала бассейн; много гуляла; что-то вычитывала на медицинских сайтах и в каких-то специальных журналах; увлеченно училась готовить всевозможные сладости и щедро угощала всех, кто оказывался в гостях — даже Климов, очень живо памятуя о давних кулинарных экспериментах начальницы, с восторгом сметал все, что ему предлагалось: неожиданно проснувшийся талант товарища полковника был оценен в полной мере.
И странное чувство окрыленности буквально подхватывало Пашу стремительным вихрем — он и не помнил, когда с такой радостью торопился домой, когда так самозабвенно решал какие-то нудные бытовые проблемы, когда с таким неподдельным удовольствием проводил время в компании одной женщины. Она нравилась ему — любая, даже с небрежно растрепанными волосами, в свободной клетчатой рубашке и без макияжа. Любая — когда осторожно и нерешительно прислонялась к нему, безмолвно прося поддержки; когда с готовностью откликалась на его смелость, даря безудержно-нежные самозабвенные ночи; когда во сне тихонько жалась к его плечу, словно только он один мог ее защитить.
И такими ночами, бережно прижимая ее к себе, Паша чисто и горячо благодарил неизвестно кого за эту нереальную простоту: за то, что она есть у него.
========== IV. 11. Чистым светом ==========
— Ирин Сергевна, а вы чего-то сегодня рано, — Паша, такой забавно-домашний, с кухонным полотенцем в руках, вышел в прихожую. — А у нас праздничный ужин… типа. Ремонт сегодня закончился наконец, осталось только… Ирина Сергевна, вы меня слышите? — сбившись, спросил настороженно.
Зимина, босая, в расстегнутом, но так и не снятом плаще, застыла у двери, и вид у нее был какой-то странный — такой зависше-растерянной Ткачев за все годы знакомства не видел ее никогда. И только услышав встревоженное обращение, вздрогнула, будто очнувшись. Так и не снимая верхней одежды, прошла до дверей кухни, в проеме которой напряженно застыл Ткачев, и впервые — впервые за все это время — сама прижалась к нему, утыкаясь лбом и мягко касаясь ладонями плеч.
— Ирина Сергевна, да чего случилось, вы меня пугаете прям… — и осекся, когда она медленно подняла взгляд, кончиками пальцев касаясь его щеки.
Такого взгляда Паша тоже не знал у нее никогда прежде — не просто расслабленный или теплый, а какой-то будто сияющий. Ее глаза — пустые и жесткие, равнодушно-усталые или насмешливо-строгие — никогда не сияли таким радостным чистым светом.
— Так, давайте-ка ужинать, заодно и расскажете, чего вы такая загадочная, — Паша помог начальнице снять плащ и подтолкнул к столу.
— Спасибо, не хочу, по дороге перекусила, — с какой-то размягченно-тихой хрипотцой ответила Ирина Сергеевна, осторожно устраиваясь на стуле. — Да сядь ты уже, не маячь.
— Ну давайте хоть чаю выпьете, — кажется не услышал Ткачев, доставая фрукты, внушительную вазочку со всякими сладостями, расставляя чашки. — Вы рассказывайте, рассказывайте.
— Я была у врача, — каким-то неуверенно-сбивчивым голосом начала Зимина, нервно сжимая пальцы. — Сначала… раньше времени… не хотела узнавать, мало ли, может какая ошибка… Но теперь уже точно… Паш, — выпалила, будто кидаясь в омут, — мы… у нас будет девочка.
На светлой скатерти кляксой расползлось замысловатое чайное пятно.
— Девочка? — глупо переспросил Паша, неловко отставляя чайник. Повторил, будто не совсем понимая смысл слова: — Девочка… В смысле… дочка?
— Паш, ну не сын же! — вздернув бровь, насмешливо фыркнула Зимина, вновь становясь изученной и привычной.
Ткачев как-то неуклюже поднялся, растерянно глядя на нее. А затем вдруг, легко подхватив со стула, сжал в объятиях, закружив по кухне.
— Паш, Паш, а ну поставь, я сейчас упаду! — со смехом потребовала Ирина, зажмурившись — от мельтешения стен перед глазами начала кружиться голова. Ткачев замер, но рук не разжал, по-прежнему прижимая ее к себе — сияющий, неловкий, трогательно смешной в этой растерянности.
— Ты что, правда рад? — против воли сорвался невероятно дурацкий вопрос.
— Ирин Сергевна, че за вопросы? — недоуменно застыл Паша, вглядываясь в ее лицо.
— Ну… просто… обычно все мужчины хотят сына… Вроде как это круто…
— Ну чего еще за глупости? — улыбнулся Паша, прижимаясь губами к ее виску. — Дочка… это же… это же здорово… А сын у вас есть уже, и мне почти что родной… А теперь вот… Да и вообще, какая разница, кто у нас будет? Главное… главное — будет.
***
Робкие и неуверенные поначалу шепотки становились все громче; взгляды — пристальней и красноречивей. Мнения сотрудников разделились — недоверчивые “да вы че, это ж Зимина!” перекрывались замечаниями “бывалых”, видевших и подмечавших все — каждое лыко, что называется, ложилось в строку. Были и третьи, в основном молоденькие смазливые сотрудницы, едко бросавшие что-то о том, что всегда державшая себя в форме начальница как-то сдала, наверное, стареет. Хотя, судя по оживленным взглядам коллег мужского пола, с этим мнением они были не очень-то согласны… Но все смутные слухи, сплетни и догадки проходили мимо Ирины — она, с головой погруженная в рабочие проблемы, бытовую суету, решения и задания для “своих” и бурную личную жизнь, попросту ничего не замечала.
— Счастливая ты, Ир, — Измайлова, долив себе чаю, со вздохом покосилась на яркий журнал в руках начальницы — какой-то очередной каталог детских товаров. — Муж чуть ли на руках не носит, в семье тишь да гладь, пополнение намечается…
— Ты забыла добавить: начальство задолбало, на работе сплошные проблемы, на районе творится не пойми что, — хмыкнула Ира, метко забрасывая журнал в ящик стола. — Не бывает так, чтобы все идеально, Леночка.
— Ир, ну не понимаю я тебя. Давно бы плюнула на эту работу, ушла бы в отпуск… Нафига тебе эта нервотрепка, тем более теперь?
— И что, целыми днями дома перед теликом торчать со спицами и клубком ниток? Или по магазинам шататься? А вечером Ткачеву мозг от скуки выносить? Не, Лен, я так не могу. Это все-таки мой отдел, моя работа, я всю жизнь при погонах, а теперь что — свалить, место какому-нибудь молодому карьеристу или мажору освободить? Нет уж, спасибо, я не для этого столько сил приложила, чтобы свое кресло сохранить. А придет какой-нибудь жадный придурок, чтобы тупо бабло стричь, начнет всех коммерсов под себя подминать… А работа что? Да район же просто захлебнется! Или другая крайность, придет какой-нибудь второй Карпов, прости господи, будет всех прессовать… Сотрудники сразу разбегутся кто куда, от отдела одни руины останутся… Нет, Лен, такого быть не должно.
— Знаешь, Ир, — очень тихо сказала Измайлова, звякнув чашкой о блюдце, — я вообще удивляюсь, как ты с такой философией решилась ребенка оставить.
— Лен, ну не передергивай! Скажешь тоже. Конечно… конечно, я рада, что все так повернулось. Знаешь, — заметила с усмешкой, — так странно… Я бы скорее поверила, что с Сашкиными выкрутасами скоро бабушкой стану, чем что сама снова…
— А че, прикольно бы получилось, и мама, и бабушка одним махом, — подколола Лена. — Звалась бы баба Ира…