— Но это еще не все. Я хочу все исправить. И мне нужна. Ваша. Помощь, — они заметно оживляются, и я не без помощи Фред пересаживаюсь на кровать, покрывая свои ноги легкими щипками — так к ним быстрее приливает живительная кровь. — Но для начала я все же спрошу… Мир?
— Ты вот сейчас издеваешься, да? — Фред ложится у моих колен, все еще держа за руку — и я бы никогда ее не высвободила, готова поклясться.
— Он прав, Герм. Пора собраться и думать о… более важных вещах! — Джинни помогает Джорджи с чайными затеями, и кружка горячего бергамота уже ждет моих прикосновений, отдавая густым паром.
— Хорошо. Я просто удостоверилась. Без обид, — жить стало на пункт легче.
Жить, слышите?
Я начинаю.
POV Фред
Раньше мне казалось, что я влюбился в ангельское создание. И ровно до этой минуты я был убежден в его здравомыслии.
Но, кажется, Бог изгнал тебя из рая, Гермиона, потому что сейчас ты, подобно копии Люцифера, со злой отрешенностью пытаешься управлять своей собственной демонической армией. Чтобы загнать меня в угол своей бесчувственностью. Чтобы — вот только зачем? — вызвать наружу мое разрывающее разочарование, создав самые кошмарные воспоминания, связанные с тобой.
Ты столько раз говорила о каких-то чувствах, особо не вникая в подробности. И сейчас я думаю, что чувства эти — пустой звук, как и я в них — пустое место.
Я вернулся в место нашей лучшей — к слову, недавней — ночи, чтобы снова упасть у холодной кровати, съедаемый горечью наших последовательно произнесенных фраз.
За что ты такая, Грейнджер? Я хотел подарить тебе покой. И ты его ни во что не поставила.
И сейчас я хочу остаться в покое сам, но Джордж мельтешит рядом, рассыпая его по песчинкам:
— Ты помнишь Джефри?
— Не сейчас, Фордж!
— Что бы ты делал, убей он меня тогда?
— Ты действительно хочешь об этом поговорить? — я в бешенстве и ужасе. Я не хочу ничего понимать, ни о чем задумываться, никого сравнивать. Эмоции вершат этот час своими перманентными взрывами.
— Я хочу тебе доказать, что вы похожи, Дред. С ней. Не согласишься?
Не хочу соглашаться сейчас даже с тобой.
— Перестань. Гермиона поступила плохо и бла-бла — это говорим мы сейчас. Но знаешь, что? Как бы поступили мы, братик?
Джордж меряет комнату шагами, потирая подбородок с задумчивым видом, и я слежу за его перемещениями, как за спасительным зайчиком света зеркального отражения. Пожалуйста, продолжай. Вызволи меня.
— Когда на тебя упала стена, я испугался до смерти. И вместе с этим захотел разорвать каждого, кто поднял палочку против нас. Это был аффект. Он пропал, стоило тебе махнуть рукой и откашляться от пыли каменного блока. Потому что в нем не было больше никакой необходимости. Потому что моя психика пострадала в ту минуту и получила последующий разряд.
— Ты говоришь дело, но я не могу…
— Представить? Не обманывайся. Ты тоже был ведом этими чувствами. Даже больше. Джефф заслуживал этого. Либо он, либо я, конечно же. Но. Я знаю, о чем думал ты. Вернее, о чем не думал.
— О себе, — твоя правда колючая.
— Силен же этот товарищ аффект! — Джордж стучит по столу, имитируя барабанную дробь. — А Гермиону он сбил на запрещенной скорости, — добавляет настолько тоскливо, что мое сердце замирает. — И сейчас мы притворяемся самовлюбленными идиотами, веря в свою важность. Я недоволен этой ситуацией не меньше, парень. Но все же я чуточку адекватнее тебя, влюбленного идиота.
— Это ваше заключение, учитель?
— Это мое освобождение от скучного домашнего задания в виде пагубных мыслишек!
— Мне нужно извиниться. Мои слова могут ее добить.
— Я бы так не сказал. По-честному, пока ты бежал из гостиной, я уловил в Гермионе прозрение — хотя и не без доли отчаяния. Поэтому пошел за тобой, а не остался утешать малышку. Посуди сам, это должно было произойти уже очень скоро: она стала нам доверять, в отличие от первых недель, когда пряталась по углам, лишь бы никого не встретить. Она… Да, была сумасбродна, но потихоньку принимала человеческий вид, распивала с тобой…
— Ты вообще как… — я удивлен до вскрика.
— Нужно выкидывать за собой бутылки и прятать все стаканы! Кто бы еще составил тебе компанию. Ронни?
— Ты гениален!
— И невыносим! — Джордж хохочет. — Нам нужно дать ей время. Я искренне верю в ее мозги и, как ни странно, совесть.
— Ты прав… Абсолютно, — Джордж говорит о ее совести, будучи уверенным, что моя уже давно бьет ключом — громким укором за снова причиненную боль девушке, от которой я без ума. — Что мы можем сделать, по-твоему? У меня нет никаких предположений. Лестрейндж могла трансгрессировать куда угодно — это и ослу понятно. Но как это можно исправить?
— Понятия не имею, Дред. Предлагаю отправить ребятам весть патронусом и дожидаться их на месте. Нам стоит многое обсудить.
— Что бы я без тебя делал, Форджи?
— Черт тебя знает! Вероятно, был бы так же ослеплен любовью, держась за сердечко в непристойных душевных муках, — он тасует в руках наши новые предсказательные карты и протягивает мне колоду. Я тяну.
— Помню, года два назад ты вел себя так же, безмозгло бегая за Анджелиной. Вот смеху-то было.
— Зато сейчас не смешно ни капельки. Что там? — я переворачиваю карту. На ней красуется двуликий старик, потирающий стеклышко пенсне и толкующий о своей необратимости. Стоит раз встряхнуть, он оборачивается в младенца, не знающего, что делать с горой свалившихся на него вещей.
— Господин Время, Джордж. Но вряд ли он нам помощник.
Мы встречаем ребят неграмотными зарисовками и расплывчатыми предположениями. Толкуем о возвращении в поместье Джонси и бывшее убежище Пожирателей.
— Нам нужно пробовать, а не молоть языком — все бессмысленно, когда мы не уверены ни в едином своем слове, — я взбешен и беспомощен — гремучая смесь, бьющая по самоконтролю. Она это чувствовала ежедневно, как же я не понимал. — Нам нужна Гермиона. Она знает намного больше о Беллатрикс.
— Ты снова хочешь их столкнуть лицом к лицу? — Джин кричит и нервничает. Тоже научилась у подруги.
— Нет — на это есть команда Бруствера, которая шпионила за чертовкой неделями, но так ни о чем и не догадалась! — ребята растеряно тупят взгляды. — К мистеру Кингсли стоит обратиться за силой — кто знает, действует ли она одна или готовит новое ополчение во славу погибшему Лорду.
— Не знаю, как вы, но я хочу вернуться к Герм, — шепчет Гарри, и во мне растекается невыносимая к нему благодарность.
— Я тоже.
— И я.
Мы единогласны в своем решении, что не удивляет.
— Это называется: побесились и хватит, — скулит Ронни. — Что мы ей скажем?
— То, что нужно было сразу… — сестренку обрывает скрип двери, и мы незаметно достаем волшебные палочки. Одна из лучших привычек, оставленная круглосуточными битвами.
Однако, когда из темноты выглядывает ее испуганная заплаканная — как и обычно, Герм! — мордашка, я выдыхаю: сражаться здесь нужно только с моим желанием припечатать тебя к стенке и, зацеловывая, повторять, какая ты дуреха.
Она вся дрожит перед нами, выпив «Чистое сердце» и, стоя на коленях, вызывает во мне восторг. Эта девочка сильнее, чем думает сама. Эта девочка — слава Джорджу — приняла себя даже после фантасмагорической сценки в гостиной.
У меня нет сил смотреть на твои голые кости, обтянутые кожей и фиолетовыми рубцами — укрываю тебя от холода и их смущенных взглядов. Хватит уже показывать тело, скрывая искромсанную душу.
— Потому что я люблю тебя, — шепчем уверенно, словно супружеская пара, прожившая в браке десяток лет. Я касаюсь губами ее холодного запястья и помогаю ей перебраться в постельное тепло — я уже не сержусь на тебя, ты знаешь? Я рассержен только на себя и слепые попытки ухватиться за твою наигранную этими месяцами ложь, потому что правда была глубже Марианской впадины. Папа, поражаясь маггловской географии, часто цитировал фразы из толстых учебников.
— То есть ты хочешь сказать, что существует другой Маховик времени? — мы ликуем в неверии, но эхо надежды проносится в Выручай-комнате неустанными голосами.