— Вы будете все знать. Вы все прекрасно поймете, когда настанет то время. Однако запомните одну дату. Жена изобретателя мистера Виконта умрет днем 13 сентября 1978 года. Вы спасете его через несколько дней — по заданию. Теперь же не забудьте и про нее, — молодой Грейвс судорожно записывает даты в магической тетради, бросая на меня вопросительные взгляды.
— Что-то еще?..
— Нет. Пожалуй… Нет.
Да, тысячу раз «да».
— Я полагаю, задавать вопросы — не моя прерогатива? — заинтересованно усмехается, совершенно не понимая, что может ждать его впереди. А если я испортила ему жизнь? Если его вычислят в тот день и убьют сразу же? Никто меня не спасет. Никто не будет даже знать о том, что я смогла так не вовремя появиться на свет. Нужно предупредить Фреда: в таком случае придется вернуться назад и… Остановить самого себя?
Это будет цирк уродов. Это будет искалеченный мир. Это будет парочка парадоксов и несчастная в своем ожидании я.
Когда Фред подходит ближе, но еще нас не слышит, я решаюсь:
— Скажите… За что вы полюбили Беллатрису? — срывается быстрее, чем я могла представить.
— Лестрейндж? Я ее… Даже не знаю. Это сложно…
В дальнем углу начинаются копошения. Я вмиг вскакиваю, готовая бежать, и Фред моментально достает мантию-невидимку.
— Вам нужно возвращаться — Помфри должна дать мне ночную сыворотку.
— Спасибо. Спасибо вам за все. Я надеюсь на вашу помощь.
Я надеюсь на ваше фантастическое спасение или — хотя бы — легкую смерть.
— Подождите! — парень вскакивает с кровати, придерживая еще не зажившую после падения с метлы руку, и мы оборачиваемся. — Как ваше имя?
— Гермиона, сэр. Назовите так свою дочь.
Мы бежим по коридорам, заворачиваем за пару углов, не произнеся ни единого слова. Фред все понимает. А я не понимаю ничего.
— Если вдруг мы что-то испортили, вам потребуется вернуться в прошлое и остановить нас. Вдруг у него что-то перемкнет, он поступит не так, как должно, все оборвется, все сломается…
— Герм, — парень целует меня в лоб, остужая. — Я тебя понял. Не дрожи, как осиновый лист, дальше — хуже. Ты должна собраться, помнишь? — он слегка меня трясет, приводя в сознание окончательно.
— Да. Беллатриса. Дом. Родители.
— Ты молодец. Ты огромная молодец.
Ребята ждут нас, притаившись как никогда хорошо, — ни одна миссис Норрис не пронюхала бы своим чутким носиком присутствие кого-то чужого.
— Ну что? Все в порядке? — громче всех шепчет Гарри под прочие однотипные
вопросы ребят.
— Да. Безусловно, — Фред снова берет ситуацию в свои крепкие руки. Спасибо тебе. Я обязательно тебя поблагодарю еще миллионы раз, если останусь жива.
Когда останусь жива.
— Значит… Дальше? — настала очередь Джинни переживать.
— Угу. Действуем по плану. Гарри и Рон — внутренний дворик, там широкие кусты. Джордж и Джинни — дом напротив, оттуда уже давно съехали жильцы, но вам будет удобно наблюдать за всей улицей. Действуем слаженно. Без спонтанностей, — повторяю больше для себя. — Сейчас трансгрессируем во двор. Оттуда — перемещаемся, ладно?
— Мы помним, Герм, мы помним. Поехали.
Хлопок — и мы уже у дома моего детства. Моей юности. И моего страха.
В свечении старых фонарей улица не выглядит какой-то другой — тем не менее, я так хорошо знаю эти места, что готова поспорить со многими деталями. Но на споры не хватает времени, механизм которого мирно греет мое сердце.
— Повезло — без свидетелей. Видимо, все крепко спят, — Джордж, ты что, тоже начинаешь нервничать?
— Я начинаю. 21 сентября. 1998 год. За два часа? Может, три? Пять? Сутки? — я не уверена ни в чем.
— Давай так, как и планировали.
— Хорошо. 00:45.
Пространство растекается в пыль и вновь возникает из ниоткуда, собираясь в материки, города и улочки.
— Никого? — мы осторожно осматриваемся вокруг, выглядывая из-за густых деревьев. Никогда бы не подумала, что яблоневый сад будет спасать наши шкуры от очередных опасностей.
— Кажется, тихо. Фред, мантия-невидимка у тебя? — Джин забирает у него ткань и пропадает под ней вместе с Джорджем, напоследок произнеся: — Удачи. Всем нам.
— Удачи, — шепчем, почти неслышно, разом.
Шепот стал смыслом моей жизни.
— Идите, — Гарри достает палочку и так же, как и я до этого, выглядывает из-за веток, не видя ничего кроме нескольких метров, освещенных старым фонарным столбом.
Фред снова берет меня за руку.
Его прикосновения тоже смысл жизни.
Смыслов жизни, если так поглядеть, более чем достаточно.
Проползаем к черному ходу, обнаруживая его закрытым. Это — в некоторой степени — потрясающий знак.
— Алохомора, — дверь легко поддается, и мы оказываемся внутри, также тихо ее запирая. Я позволяю себе выпрямиться, вслушиваясь в тишину.
Фред использует обнаруживающее заклинание.
— Все чисто, Герм. Они наверху, если хочешь…
— Посмотрим одним глазком! — мне кажется, я сейчас заплачу. В носу начинает щипать, но я все убеждаю себя — не время. Я буду плакать после. От счастья. От их объятий.
Но слезы предательски капают на ковер, впитываясь в него своими солеными кристалликами.
— О, милая! — он сжимает меня в объятиях перед самой их дверью.
— Я боюсь открывать, Фред.
— И поэтому здесь я.
А что бы было, решись я в одиночку ступить на эту полосу препятствий? Думать об этом как-то не хочется.
Я заглядываю в щелку и вижу родителей, мирно посапывающих в семейной постели. Захожу совсем тихо, чтобы не разбудить их, и накладываю защитное заклинание на окно — так безопаснее. Не целую их, хотя хочется до скрежета зубов. Оставляю на потом. Оставляю их в неведении. И утираю бесконечные слезы, не в силах убрать с лица глупую улыбку.
Фред оставляет дверь открытой и также накладывает защиту на весь проем. Мы будем видеть то, что происходит внутри, и следить за ситуацией во всем доме. Мы чертовы шпионы.
Мы все сегодня спасители.
И это моя тренировка к работе Аврора. Я решила. И решилась. Осталось подлатать нервную систему.
Заходим в мою комнату, где не изменилось ровным счетом ничего, и прячемся за створкой шкафа — отсюда видно весь коридор и их постель. Мы же остаемся незамеченными.
— Теперь осталось дождаться…
— И я хочу тебя поздравить с рождением, Герм! И с твоими привычно непослушными волосами, которые так сильно мне нравились все пять лет! — облокачиваюсь ему на плечо, прикрывая лицо руками.
— Как ты остаешься таким… В любой ситуации. Раньше я корила вас обоих за безрассудство и глупость. Но потом поняла, а сейчас убедилась окончательно — это невыносимая работа над собой, Фред. Ты мой герой, ты знаешь это?
Он улыбается еще шире, но взгляд остается серьезен как никогда. Наклоняется и чмокает меня в губы. Нежность приливает ко всему телу. Я чувствую себя полноценно.
— Теперь знаю. Как ты себя чувствуешь?
— На удивление — неплохо, — мне невероятно легко на душе, но странное чувство чего-то непривычного кошками скребет душу. — Погоди-ка.
Я скидываю мантию и через голову избавляюсь от свитера.
— Мне кажется, для раздеваний ты выбрала не… Вау, — он останавливает взгляд, и наше общее непонимание готово взорвать атмосферу.
Моя левая рука абсолютно чиста. Я поняла, что что-то не так, когда перестала ощущать привычный зуд в области раны. Потому что ее просто-напросто не оказалось.
Вечное клеймо ее жесткой руки покинуло свою хозяйку.
— Я не понимаю…
— Ты что-нибудь помнишь? Мы изменили будущее. И — судя по всему — нехило! У меня в голове какая-то каша, — Фред зачесывает волосы в разные стороны, не отводя взгляда от моего удивительно чистого тела, на котором красуются лишь едва заметные царапины.
— Ты так красива в любом своем обличии.
Я краснею и спешу одеться, хотя в наших с ним нынешних отношениях это не так уж и важно. Снова бросаю взгляд в сторону родителей.
— Ты прав. Часть воспоминаний, как будто во сне. Я точно помню, как она разрезала мне руку с сумасшедшими криками. И — в то же время — перед глазами слишком реалистично стоит ее непроницаемое, тревожное и — совершенно в новинку — расстроенное лицо. То есть… Ничего не было?