Но я никогда не говорила об этом. Я никогда не признавалась, что помню, что Стивен сотворил со мной. Не признавалась ни родителям, ни врачам. Никто так и не узнал, что на самом деле случилось с Джорджи.
Я никому не говорила, что его смех до сих пор преследует меня в ночных кошмарах. Я, бывает, просыпаюсь в поту посреди ночи и не могу понять, где нахожусь. Я дезориентирована, панически хватаю ртом воздух, пытаюсь наполнить горящие легкие, а в ушах слышу сквозь пульсацию крови смех Стивена. Не могу избавиться от него даже много лет спустя.
Я никому не признавалась, что помню каждую минуту боли. Не говорила, что когда Стивен тщательно разрезал мою кожу на ребре, он включал Бетховена и просил меня наслаждаться музыкой, потому что именно она поможет справиться с болью. Не говорила, что помню, как Стивен зашивал мою кожу, заставляя впиваться ногтями в его плечо и сжимать зубы до боли. Он сшивал порезы и ночью разрывал их вновь. Не хотел, чтобы я истекла кровью. Он перевязывал мои раны повязками, словно заботливый старший брат, и ночью вновь убирал их, продолжая наносить шрамы.
Он хотел перенести их со своего тела на мое. Каждый из них. Каждый шрам, полученный в тюрьме. Стивен сказал, я виновна в том, что с ним случилось. За испещренное лицо, за вывихнутую лодыжку, за сломанные пальцы, за перелом ключицы. Я должна поплатиться. Всего – 24 шрама.
Меня ждало еще много боли, но я терпела изо всех сил. Потому что где-то там, в темноте, среди тысячи коридоров, которые я вообразила в мозгу, в тесной клетке сидела моя сестра. Маленькая восьмилетняя девочка, которая не вынесет даже вида крови. Я терпела, потому что знала: если умру, Стивен тут же отправится за ней, и сделает с ней то же, что и со мной.
Поэтому каждую секунду я отдавала себе четкие приказы не терять сознание. Дышать. Стискивать зубы до такой степени, что начинала ныть челюсть. Я заставляла себя смотреть, как по животу стекает кровь, заставляла себя смотреть, как Стивен сжимает мою скользкую от крови кожу между своих пальцев и сшивает ее.
И я не кричала. После первого раза я больше никогда не кричала, потому что видела, что чудовищу мои вопли доставляют удовольствие. Его глаза наполнялись удовлетворением, хотели больше боли, больше криков, больше мучений...
... Но я об этом никому не говорила. Ведь это лишь мой секрет. Был мой и Стивена, но он мертв. Поэтому секрет мой и ничей больше.
Оказывается и я умею хранить секреты. Я храню секреты даже от себя самой. Внезапно оказалось, что за ширмой тайны, где-то там, глубоко в подсознании есть и другие вещи, о которых я никому не говорила. Но не потому, что не хотела признаваться, а потому что забыла.
Я никому никогда не говорила о мальчике с солнечной улыбкой. Он задержался в моей памяти всего лишь на несколько часов, а затем исчез, будто в моем мире его никогда не существовало. Так получилось, что Ной был секретом от меня самой. Я вырвала его из памяти, потому что нужно было запомнить другие вещи. Более важные вещи.
Он был всего лишь прологом к плохой истории. А прологи никто никогда не запоминает. Запоминаются лишь истории. И лучше всего запоминаются истории с плохим концом, ведь именно они западают в душу.
Глава I СЕКРЕТЫ КАИ АЙРЛЕНД (2)
***
13 декабря 2012
- Уверен, ты надеешься, что вас кто-то ищет, я прав? – Стивен задал вопрос и тут же склонился, словно думал, что я шепчу ответ, а он не может его услышать, потому что стоит с идеально ровной спиной. Я не шептала. Я ничего не говорила, потому что знала, что любым словом могу вывести его из себя. Но мне захотелось задать вопрос. Неужели ему никогда не надоест меня резать? Резать и зашивать, резать и зашивать... бесконечно. Бесконечно.
Но Стивен и не ждал моего ответа; он провел липкой от крови ладонью по моим волосам, убирая со лба, и, вглядываясь в мое лицо, задумчиво прошептал:
- Когда же ты умрешь?
Я ничего не говорила, потому что не хотела тратить силы на это животное. Он не заслуживает даже презрительного взгляда. Но я все равно не зажмуривалась, потому что хотела, чтобы чудовище смотрело в мои глаза.
Я хотела сказать, что никогда не умру. Стивен бы рассмеялся надо мной, но мне все равно, потому что это правда. Я не умру, пока не вытащу Джорджи из клетки. Если я умру здесь, на этом складе, на этом грязном операционном столе, никогда себя не прощу. Потому что Джорджи все еще будет сидеть там, на том соломенном полу, обхватив колени руками, и со страхом ожидать, когда вернется Стивен чтобы теперь ей нанести раны.