- Ты ничто, - перебила я.
- ЗАТКНИСЬ!
От улыбчивого мужчины, фантазирующего о том, как он научит меня охотиться, не осталось и следа. Теперь передо мной предстал неконтролирующий ярость психопат. Его агрессия разлилась между нами плотной жижей и передалась мне. Пусть только попробует приблизиться, и я убью его. Не знаю как, но убью.
- Ты захочешь убивать, клянусь тебе, ты захочешь убивать!
- Ты ничто. Я не стану убивать ради тебя. Это ты ничтожество, - добавила я невпопад. У Джека на лбу выступила испарина, он по-прежнему тяжело дышал, будто совершил пятикилометровую пробежку без должной подготовки и разминки. И чем злее становился он, тем злее становилась и я. Он был похож на разъяренного быка, готового разорвать мое тело пополам, а затем сожрать все внутренности, а я - его слабое, но все же отражение. Когда его лицо вернуло прежний нормальный цвет, а кулаки разжались, я все еще стояла, ухватившись пальцами за цепи. Приготовившись.
- Я не сержусь на тебя, малышка. Мы с тобой только что познакомились, и я, как твой отец, сделаю шаг вперед. - Он действительно подошел ко мне, и, несмотря на то, как сильно мне хотелось отвести взгляд от его противного лица, я смотрела и смотрела на него, чтобы он знал: я его не боюсь.
Джек остановился в двух шагах от меня, наверное, опасаясь, что я опять собью его с ног. Я заметила на его брюках пыльные отпечатки, а на рубашке грязь, и посмотрела на Леду, затаившуюся тише воды в углу. Она, наверное, собрала половину грязи старого амбара на свою одежду и кожу.
- Ты захочешь убивать.
Я оторвала взгляд от беловолосой девочки, зажимающей пальцами локоть, будто кровоточащую рану, и посмотрела на Джека. В этот раз я не стала с ним спорить, потому что слова возражения вдруг застыли где-то поперек гортани.
- О да, - пообещал он, видя, как меняется мое выражение лица. - Ты захочешь убивать.
А вдруг он… а вдруг он говорит правду? - в третий раз за вечер испугалась я. Джек смотрел на меня так, будто наперед знал, что и как я совершу. Я опять покосилась в сторону Леды. Ее ресницы, то ли я действительно это видела, то ли мне так казалось, были влажными от слез. Хотя ран-то на ней не было, по крайней мере видимых. Ей обидно, что Джек обошелся с ней так плохо, обидно, что он ударил и сбил ее с ног, когда она хотела защитить ее. Обидно, что он назвал ее ничтожеством.
- Не думай о ней, - Джек перехватил мой взгляд, сказав это так просто, будто девочка, прислонившаяся к дереву амбара была куклой, вазой, старой дряхлой картиной, и не испытывала эмоций, и не плакала.
Это он ничтожество. Это он ничтожество, раз так говорит, раз так поступает.
Я с трудом разжала челюсти, где начали наливаться синяки от пальцев Джека, и произнесла:
- Она ведь твоя дочь.
Джек задумчиво склонил голову к плечу, пытаясь подобрать подходящее слово.
- Она… она меня очень разочаровала, Кая. Она совсем не меня не похожа, она малодушная, слабая, ничего не умеет…
Под «не умеет» он подразумевает «не хочет убивать»?
- А если меня оставят на второй год, вы с мамой все равно будете меня любить? А если я никогда не поступлю в колледж?!
- Родители должны любить своих детей несмотря ни на что, малышка. Но ты, конечно же, должна поступить в академию и никак иначе. Главное, чтобы ты ничего не боялась. Страха не существует. Он в твоей голове.
- Родители должны любить детей несмотря ни на что, - повторила я слова отца. Сейчас мой голос не был голосом той маленькой девочки. Не было ноток страха, благоговения и наивности. Жесткость, холодность и притворное равнодушие – вот кто я теперь. Даже до Джека.
Он изогнул бровь, с легкостью соглашаясь:
- Ты права. Я люблю Леду. Папочка ведь любит тебя, малышка? – он повернул голову в ее сторону, и девушка вздрогнула и закивала, быстро найдя его взглядом.
- Я тоже тебя люблю.
На ее посеревшем от пыли лице прокатились две новые дорожки слез, но Леда выглядела так, будто… она не знала о том, что плачет. Словно она не осознавала что плачет, потому что плакала не она сама, а что-то внутри нее, что-то, что по-прежнему, несмотря на возраст, оставалось хрупким, ранимым и могло рассмотреть настоящую правду в словах папочки. Плакала та часть Леды, которая, несмотря на промывку мозгов, все равно знала, где добро, а где зло, где правда, а где ложь.
Чтобы опять не сорваться с цепи, я прикрыла веки лишь на одну секунду.
Уже к остальным чувствам, которые, казалось, навечно поселились в моей груди, примешались жалость, отвращение и понимание. Коктейль получился горьким и ядреным, что на внутренней стороне моей щеки опять выступила кровь. Я повернула голову в сторону Джека и спросила: