Она была жертвой Майи Кинг.
- Как она связана со мной?
- Сегодня Леда свела счеты с жизнью, - бросил Ной, оценивая мое лицо изучающим взглядом. - И всякий раз, когда она будет пытаться себя убить, ты будешь умирать вслед за ней.
Что за бред?
- Я ухожу. - И опять слова сорвались с моих губ прежде, чем я успела их обдумать. Попятилась к кровати, но безумец наступал, продолжая говорить невозмутимым голосом:
- Ты должна заставить ее жить, Кая. После этого все прекратится. Иначе будешь умирать до конца своих дней.
- Кто ты? – перебила я.
- А ты?
- Что?
- Кто ты, Кая, теперь, когда случилось все это?
Я сделала еще шаг назад, и заявила:
- Я еду домой.
Боже, уже не имеет смысла, чем я не угодила матери, ― я все исправлю. Извинюсь, попрошу прощения за все, что натворила, за то, что мучила ее несколько лет подряд, за то, что была хладнокровной и равнодушной дочерью.
Я исправлюсь. Докажу маме, что изменилась.
Что я не монстр.
Что я не робот.
Докажу, что я не как отец.
Я сделаю что угодно, но больше не задержусь в Эттон-Крик ни минуты.
- Этот город не отпустит тебя, Кая.
- Нет, я уезжаю прямо сейчас!
Внезапно показалось, что все проблемы решатся, стоит лишь уехать.
- Я не останусь в этом городе.
Ной не двигался, а я металась: вытащила из-под кровати чемодан и принялась запихивать внутрь ту одежду, которую успела достать вчера и разложить на стуле у окна.
- Ты уверена?
Его насмешка больно кольнула сомнением в грудь, но я продолжила бросать в чемодан учебники по медицине и прочие личные вещи.
- Да, уверена. У меня была нормальная жизнь до этого переезда. Я знала, что случится на следующий день, знала о том, какое будущее меня ждет.
- Нормальная жизнь? – с сомнением спросил Ной, и я резко обернулась. Парень вскинул бровь, провоцируя меня на грубость, но я внезапно почувствовала себя уязвимой и свела брови к переносице.
Почему он смотрит так, будто видит меня насквозь?
Ной со вздохом направился ко мне, убийственным тоном констатируя:
- Ты всю жизнь была несчастной, всю жизнь чувствовала себя недостойной. – Он остановился на расстоянии вытянутой руки, бросил рассеянный взгляд в чемодан. Поверх кучи вещей лежала рамка с фотографией. Мне тут же захотелось схватить ее, спрятать от голубых глаз, но я не пошевелилась. – Ты заставила себя стать похожей на него – сильной, решительной, думала, так сможешь выжить. Решила, сможешь справиться со своими чувствами? С обидой от того что он бросил тебя?
- МОЙ ОТЕЦ ПОГИБ! – рявкнула я.
Впервые за очень долгое время я потеряла над собой контроль. Лишь когда ноги стали ватными, а во рту пересохло, я вспомнила о таблетках, но не смогла сдвинуться с места.
- И ты даже не попрощалась с ним, - тихо закончил Ной. В голосе не было ни сожаления, ни веселья.
Почему... почему он говорит это? Откуда он знает?..
Ной ведь другой – он просто парень, который печет булки; настолько прозрачен, насколько вообще возможно.
Ты знаешь его лишь один день.
Я с трудом взяла себя в руки, справилась с дыханием и разжала закоченевшие пальцы. Суставы пронзила неимоверная боль, но я даже не поморщилась.
- Мне все равно, откуда ты все это знаешь. Я уезжаю, Ной.
Не хочу больше говорить с ним. Не после того, что он сказал о моем отце и обо мне.
- Ты не уедешь, Кая.
Я лишь отвернулась, и, чувствуя затылком буравящий взгляд Ноя, спустила полотенце, обернув его вокруг бедер. Заменила мокрую майку теплой футболкой с длинным рукавом, затем впрыгнула в штаны. Пакет с одеждой я запихала в боковой карман чемодана. Когда молния вжикнула, сердце пронзил отчетливый иррациональный страх, что хозяин дома говорит правду, и я теперь навечно буду заперта в этом городе.
Не может быть.
Поставив чемодан на колесики, я ухватилась за металлическую ручку и покатила его к двери.
Каждый шаг отдавался внутри болью, ноги дрожали от адреналина. Прочь из этого дома, прочь.
Мое сердце колотилось так громко, что я, казалось, слышала его биение. И Ной Харрингтон слышал, выйдя следом за мной в коридор. Он ничего не говорил, не пытался меня остановить, молча смотрел вслед.
А внутри я горела. Каждая клетка тела дышала огнем. Хотелось плакать, но нельзя.
Поз-зорище!
Я не имею права плакать, потому что все-таки сбегаю. Делаю то, что ненавижу больше всего на свете ― сдаюсь.
Эй, поз-зор-р-рище! А твой отец всегда боролся до конца!