Пили мы в тот вечер «Чинзано». Продовольственные лавки были закрыты, но Гарри проявил смекалку, зашел купить мяса в ресторан гостиницы «Академическая» на Ленинском. Прошел на кухню, выбрал вырезку. Он чувствовал себя хозяином жизни, жаркое приготовил сам. Я и не знал о его кулинарных способностях. Во времена нашей совместной жизни мы питались консервами.
Гарри стал литовцем. Друг моего детства, юности, зрелости и старости стал литовцем, спаивающим беззащитный белорусский народ. Это в его стиле.
– Альгирдас Петрович, можно вас на секундочку? – Я подошел к Грауберману, несущему огромное страусиное яйцо на специальной подставке.
– А, это опять вы. Что вы говорите? Не понял.
Я осекся. На литовское прозвище Гарри не реагировал. Я почувствовал себя дураком и вернулся к Яночке.
– Встретил приятеля, – объяснил ей. – Не узнает. Обидно, конечно. Но насильно мил не будешь…
– Может, обознался, – посочувствовала она. – Мне мой Сережа тоже встречается повсюду. Голосует на дорогах. Я никогда не останавливаюсь.
Я поперхнулся. Значит, я не один. Значит, это повсеместно. Мои любимые покойники начали являться мне на здешних дорогах пару месяцев назад. Я считал это обманом зрения. Старался не думать, не замечать.
– Дай мне свой телефон, пожалуйста, – сказал я. – Мне надо будет поговорить с тобой. Сейчас не лучшее время для таких разговоров.
– Ты уходишь? – протянула она разочарованно. – А как же любовь?
Танечка дружелюбно хохотнула:
– Очаровал девушку и бежать? Никак от вас такого не ожидала. Вы отлично смотритесь вместе. Что за спешка? Ну что ж… Давайте тогда выпьем на посошок…
Я, с трудом скрывая раздражение, наполнил бокалы и почувствовал, что Яна зацепила большим пальцем ремень моих джинсов.
– Не уходи. Останься хотя бы на полчаса.
9. Легион
Снилось, что я стою у заброшенного костела на краю литвинской деревни. Вход на разрушенную колокольню открыт. Передо мной висит веревка от колокола, словно приглашая к благовесту. Я из любопытства прикасаюсь к этой веревке, но не успеваю за нее дернуть. Из-под земли, разрывая зеленый плодородный слой, медленно и неумолимо начинают расти каменные кресты. Тяжелые, неповоротливые, они появляются среди поля один за другим, словно жестокосердные воины, и замирают, поднявшись чуть выше человеческого роста. Я стою и смотрю на дорогу со стороны храма. Первый крест вырастает прямо у моих ног и смотрит мне в лицо, как неожиданный собеседник. В раскинувшейся по обе стороны каменной перекладине с выбитыми на ней неизвестными литерами я вижу раскрывающиеся объятья. Остальные распятия восходят произвольно. То здесь, то там. Хаотический беспорядок их возникновения кажется главной загадкой сна. Сделано все, чтобы я не мог предугадать их появления. Каменные полчища встают на горизонте, наступают на меня тевтонской свиньей, неумолимым ливонским строем.
Тени распятий намного опережали их физическое продвижение. Темные стрелы распространялись по желтизне поля со скоростью света, расправляли пшеницу, откидывая ее в разные стороны. Их щупальца доходили до некоей очевидной для них точки, спотыкались и с прежней скоростью втягивались назад, в то время как на месте их остановки появлялась новая каменная поросль. Некоторые из распятий, выйдя на свет божий, долго не могли определиться в сторонах света и недовольно крутились на одном месте, пока наконец не подыскивали себе наиболее приемлемое положение. Если с востока каменное войско шло более-менее сплоченным строем, то на западе поначалу возникали лишь редкие флуктуации. Гиганты возникали и оставались стоять на внушительных расстояниях друг от друга. Вскоре картина переменилась: они смогли организоваться в боевой клин на западе, оголив восток.
Распятия были подвижны. Они пользовались тем, что я не могу за ними уследить. Количество перекладин на них было произвольным: католические, православные, варварские. Иногда в поле возникало что-то похожее на лесенку, на каменный хребет исполинской рыбы. Иногда в поле вырастали каменные стрелы или просто столбы.
Шарахнуло сзади. Я почувствовал, что каменный гость встал у меня за плечом. Со страшным скрежетом рухнул крест, стоявший метрах в десяти справа: его выдавливал из земли другой, более мощный и жизнеспособный.
Они враждовали друг с другом. Боролись за право на существование, и борьба эта была беспощадна. Я был здесь лишь случайным персонажем, невольным свидетелем катаклизма.
Через несколько минут поле походило на ожившее богатое кладбище, на мрачный средневековый город, раскинувшийся на просторе всей земли, на Сорок Сороков. Я стоял неподвижно, но что-то упрямо манило меня ринуться в эту зловещую кущу, принять участие в игре и, может быть, взять управление ею на себя. Я отличался от каменных истуканов мягкостью и пластичностью плоти. Мог бежать, прыгать, танцевать. Оцепенение, охватившее меня на первых порах, прошло, я привык к своему мертвому окружению и хотел говорить с ним на равных. Они могли поднять меня на дыбы или, наоборот, растоптать. Теперь все зависело лишь от моей ловкости и выносливости.