В Нарочь из поселка Гервяты Гродненской области возвращался на рейсовом автобусе. Примерно сто километров, полтора часа. Мелькали леса, вёски и городки, реки и озера. В радиоприемнике у водителя звучало нечто этнографическое:
Я понимал далеко не все, хотя догадывался, что слова могли бы стать местным гимном. «“На Беларуси Бог живет”» – так скажет мой простой народ». Идея эксклюзивной простоты белорусов меня давно достала. Никаких тебе размышлений, никакой риторики про Град Божий и Небесный Иерусалим. Все понятно. Господа увидят до Страшного суда не только Христос и Дева Мария, а каждый, кто захочет. Потому что он живет здесь, среди нас. На территории, назвавшей себя когда-то Великим княжеством Литовским и возросшей от Буга до Черного моря. Со всеми крестовыми походами, татарскими набегами, переходами из рук поляков к кацапам – и вот, наконец, обретшей независимость благодаря пьяному самодурству Ельцина, Кравчука и Шушкевича. Если Бог живет не в абстрактных высших сферах рая, а на этом благословенном клочке земли, то, может, он все так и устроил? Может, Беларусь и является тем самым раем, о котором так много рассуждали схоласты, саддукеи и аскеты? «Саагаст сошел с небес на Полесье», «Христос приземлился в Гродно». «На Беларуси Бог живет». Боже, скажи для начала, где я оставил свою машину?
КЛЮЧ И КАСТЕТ
Уходя на работу, Серафима всегда надевала перчатку – дедовскую крагу с желтым отливом, ушитую на дамский манер. Вторая перчатка была утеряна во время войны. Фронтовая легенда вяло поддерживалась, но правую перчатку сохранили скорее из общей неряшливости, чем из воспоминаний о дедушке.
Когда Тамара Степановна сообщила о болезни коровы, Серафима чистила мотоцикл. Каждое ее утро начиналось не с водных процедур, а с полировки сверкающих никелированных крыльев «Харлея», приобретенного когда-то за тридцать пять тысяч условных единиц. Мотоцикл был главным достоянием семьи. Стоил дороже дома и приусадебного участка. Серафима занималась им лично, отчима до техники не допускала. Она и замуж не вышла из-за «Харлея». Мотоцикл надежнее любого мужика.
– У Зорьки вымя отекло, – сказала Тамара Степановна трагическим голосом. – И глаза остекленели.
Валера шоферил на «Газели», Тамара Степановна сидела дома. Раньше она работала фельдшером в Сморгони, но теперь вышла на инвалидность. Лет семь назад Тамара попала под «КамАЗ», который раздробил ей тазобедренный сустав и правое бедро. Мужики решили поначалу, что ее пришибли, и хотели свезти в канаву. На их беду, оказались свидетели. Нарушителей посадили, Тамару реанимировали. Теперь ее главным промыслом стала корова. Летом дачники каждый день заходили за молоком и творогом. К осени надои спадали, но жить было можно. Серафима прирабатывала инструктором в байкерском клубе. С матерью и Валеркой держалась на дружеской ноге, но независимо. Казалось, она состоит в тайной секте и бездумно выполняет ее устав. На своем «Харламове» почти не каталась. Раз-два в месяц на какой-нибудь слет. Последний раз была в Киеве, на гонках Crazy Hohols Racers. Наград не привезла, но вернулась довольная.
– Вымя массажировала? – спросила Серафима мать, но та только махнула рукой. С коровой случилось что-то неладное.
До города, даже на хорошей скорости, было часа полтора. Девушка приближалась к Минску спокойно и нахраписто. Она знала, что привлекает внимание. На это и рассчитывала, профессионально выпячивая попку перед иномарками. Свои русалочьи волосы убрала в конский хвост, повязала косынку. Остальное – униформа, черная кожа да блестящие клепки. Разве что желтая перчатка на правой руке не в тему. Мужчины провожали мотоцикл завистливыми взглядами: зрелище яркое, но сиюминутное.
В Илье Фима заправилась на знакомой бензоколонке. Китаец, торгующий журналами для автолюбителей, заговорщицки ей подмигнул. Журналов не предлагал – все равно не купит. На прощание подарил гонщице бутылку «Боржоми».
– Приезжайте еще. У нас лучший бензин, лучший «Боржоми»!
С Долгиновского тракта Серафима свернула на Орловскую, доехала до проспекта Победителей. Город приподнял стены, расправил рекламные щиты. Серафима направлялась в центр. Ее не интересовало, разрешено ли там мотоциклетное движение. С сотрудниками автоинспекции она предпочитала не общаться. В отличие от провинциальных скептиков город Серафима любила. Ей нравился его стремительный рост, величественность полупустых улиц, добрососедство капитализма с социалистическою предприимчивостью.