До Минска оставалось с полчаса пути, когда километрах в семи от ближайшей вёски[1] мне попалась очаровательная бабуся в пальто и мужском берете, сигналившая рукой у обочины.
– В город?
– Мне у кафэ. На Серабранке. Знаеце?
Я не знал, но старушку посадил, удивившись, для чего ей кафе в такую рань.
– Кавы папиць, пазаутракаць, – обиделась бабка.
Я промолчал, и она, видимо, приняла это за призыв к объяснениям.
– Я кажды дзень туды езжу. Першае, другое, трэцяе. Дома я николи такое не згатую. Гэта ж скольки трэба у магазине купляць!
Я заинтересованно вздохнул.
– И не дорого вам?
– Пенсии хватае, у самы раз. И смачна тожа. Я усю пенсию зъядаю. Паследни раз у кафэ схаджу – и ужо мне новую пенсию палучаць. А куды мне тыя грошы? Я там пасяджу, и дзень пройдзе.
От бабушки пахло. И не только старостью. Можно себе представить, каким уважением она пользовалась на Серебрянке. Энергичность и жизнелюбие поразительные. Из области в город – попить кофе, провести время. И так каждый день. На иероглиф даже не обратила внимания. Единственная из всех. Я начал присматриваться к ней. Пока я знал лишь двоих, на кого знак не действовал. Себя, да и вот ее, Патрикеевну.
– Я у сяле жыву, у хаце. Зимой у кватэру перабираюся. Але кафэ николи не кидаю. На заутрак застаюся и на абед, а на вячэру ужо грошай не хватае. Не, на рэйсавым автобусе николи не еду, бо дорага.
Бабуся попалась разговорчивая. Высадив ее на Серебрянке, я вдруг вспомнил о деньгах. Неужели она… Нет, деньги оказались на месте – на заднем сиденье, под курткой. Зачем ей? Пэнсии хватае у самый раз. Мы договорились встретиться завтра на том же участке дороги. По крайней мере, с ней проблем коммуникации не возникнет. Я посмотрел, как молодцевато бабка распахнула стеклянную дверь кафе, и газанул в город. Дорогу мне пересек ошалевший заяц с выкрашенным аптечной зеленкой ухом. Аистята в гнезде над вывеской «С.Т.О.» порвали вертлявого ужа на две равные части.
3. Дом у вертолетной площадки
Квартира на четвертом этаже в доме сравнительно новой застройки приглянулась нам огромной кладовкой и возможностью расширения жилплощади. Из квартиры шел отдельный ход на чердак, который в дальнейшем предполагалось переоборудовать в мансарду. Виды из окон открывались чудесные. Поля, леса, немногочисленные подъемные краны. Через дорогу начинался сам курортный поселок – населенный пункт со всеми необходимыми коммуникациями. Несколько гостиниц и санаториев, магазины, рынок, почта-телеграф с доступом к Интернету. Туристы из России, Литвы, Польши. В основном семейные пары старорежимного образца, мы давно таких не видели. Исчезающий менталитет, последние призраки коммунизма. Вечерами они прогуливались по асфальтовой набережной озера Нарочь, спускались с трехлитровыми банками к роднику, шли в кегельбан или на танцы. Озеро в туманную погоду казалось морем, над его лесистыми островами кружили стаи неизвестных птиц, прогулочные катера бороздили водную гладь. Зимой отдыхающие катались по льду на велосипедах. В распоряжении курортников было несколько кафе, ресторан с эстрадной музыкой, два киоска «Союзпечати», настоящих – с газетами и журналами.
Мы переехали в эти края незадолго до Нового года. По некоторым соображениям из России мне надо было бежать. Жена имела белорусское гражданство, и я смог получить местный паспорт, а также поменял фамилию на девичью фамилию супруги. Все гениальное просто. Безвизовый въезд в РФ и полное отсутствие меня там в каком-либо юридическом и физическом виде. У Иланы на возвращение в родные края были собственные причины. Ей хотелось восстановить духовную связь с родиной – она и раньше искала места, природой напоминающие Беларусь. Леса, озера, грибы, мята в урочище Дубовое… люди… Да, здесь жили удивительно хорошие люди.
Возвращалась жена, однако, не ко всему народу, а к друзьям, близким друзьям. Семейная чета Воропаевых стала для нее вроде родни, особенно Рогнеда, с которой Илана безоглядно делилась горестями и радостями и состояла в долгосрочном заговоре во имя спасения человечества. Рогнеда работала в организации, которую основала когда-то сама, силой своего энтузиазма – в дендрологическом саду имени С. А. Гомзы, учителя физкультуры моей супруги. Располагался сад между озерами Нарочь и Мястро, был разделен на пять ботанико-географических зон (по числу материков) – и на каждом участке были представлены растения, характерные для данного региона. Налево – Сибирь, направо – Северная Америка, прямо – Европа, тропическая фауна – в теплицах. Рогнеда заботилась о деревьях, как о детях. Я и сам в этом саду чувствовал себя ребенком, бредущим за экскурсоводом, как тень.