В его рассуждениях наступает перерыв. Августин, следует признать, не был великим диалектиком. Его стиль тяготеет к избыточности и запоздалым мыслям. Запоздалые мысли неизбежно приводят к избыточности. Зачем вообще приписывать звездам причинно-следственные свойства? Что, «если звезды, как говорят, скорее символизируют события, а не порождают их, так что положения звезд — это вид речи, предсказывающей, а не вызывающей события»? Августин приписывает математикам такую трактовку астрологии, но она восходит, конечно, к своему первоначальному истинному источнику в знаках «Энумы».
Однако Августина посещает странная мысль, которая проходит через всю историю астрологии. Независимо от своих философских воззрений он все-таки признает, что астрологические прогнозы зачастую оказываются верны.
И далее Августин умолкает на полуслове. Первые Отцы Церкви прекрасно понимали, что противостоят астрологии. Хотя и не знали почему. Августин вывел осуждение астрологии на уровень дискуссии, но не далее. Расплывчатое мнение и незавершенное доказательство тем не менее подпитывали друг друга. Ремесло, которое более не считалось подозрительным, как любое другое римское ремесло, например экстиспиция (гадание по органам животных) или ворожба, оказалось вне закона. А самих астрологов, не желавших отречься от своих убеждений, вынуждали прекратить практику.
Астрологии предстояло быть забытой на долгие годы.
Глава 5
Лев
Арабская ночь
Где-то в конце VIII столетия английский священнослужитель и астролог Алкуин предпринял путешествие из родного Йорка на континент. Он был уже неплохо известен как книжник, способный читать и писать на классической латыни, а также, будучи директором церковно-приходской школы архиепископской епархии Йорка, как превосходный, даже вдохновенный педагог. Дела церкви привели его в Рим. Поездка, судя по всему, получилась утомительной. В те времена Европа по большей части еще была покрыта березовыми, дубовыми и еловыми лесами. В лесных чащах обитали волки, даже на территории Франции. Немногочисленные дороги, соединявшие одно владение с другим или петлявшие среди брошенных деревень, весной и осенью были непроходимы.
Встретившись с Карлом Великим в марте 781 года, Алкуин поймал себя на том, что неистовая самоуверенность этого человека покорила его. А Карл, который едва ли мог написать собственное имя, был до глубины души поражен тонкой образованностью Алкуина. Алкуин стал директором придворной школы в Аахене. Мало того — он стал наперсником, учителем, советником и астрологом Карла Великого. И хотя Алкуин принимал ванну, очевидно, раз десять за всю жизнь, а смену нижнего белья почитал изрядной роскошью, что, в общем, так и есть, однако в качестве директора придворной школы он сумел перенести сокровища античного и святоотеческого наследия из разбросанных монастырей, в которых они томились, в зарождавшиеся тогда центры европейской культуры.
Предположим же, как позволяют себе делать волшебники-беллетристы, что Алкуина вдруг отправили в далекое путешествие — из императорского Аахена через сапог и каблук Италии, через Средиземное море, закрытое в VIII веке для ученых, так же как и для мореплавателей. И дальше наш священнослужитель, судорожно сжимая от волнения сутану, проплывает мимо Палестины, следует через все старые римские провинции в Сирии и, наконец, с восторгом лицезрит шпили и минареты Багдада.
Вот что увидел бы Алкуин, как впоследствии — Якут ар-Руми, арабский географ-невольник [73]:
Бесчисленные предместья, с несчетными парками, садами, виллами и прекрасными променадами, а также множеством изобильных базаров и изящных мечетей.
А еще:
дворец халифа, стоящий в центре обширного парка, в котором, помимо зверинца и птичника, есть вольер для диких зверей.
А еще:
сады, разбитые на территории дворца, а также прилегающие территории, с утонченным вкусом украшенные растениями, цветами и деревьями, водоемами, фонтанами и скульптурами.