Астрология и астрономия достигли апогея. В то время наука ислама была готова завоевать весь мир. Греческая культура подарила исламским мыслителям Аристотелеву логику — великолепную систему, тонкий метод выдвижения и оценки аргументов. «Чудо Корана» дало им Божественное откровение. Логика и вера — вещи противоположные, и все это прекрасно понимали. А за пределами гостиной астролога или приглушенной тишины Дома мудрости они становились диаметрально противоположными. И таковыми они были с самого начала, когда Багдад только появился и им управляли суровые арабские властители, у которых не было времени на размышления.
Трещина в средневековой арабской культуре появилась еще во времена правления Умайядов в VII веке. Позже она страшно расползлась, без всяких симптомов, внезапно превратившись в пропасть. Повсюду кишели пророки, проповедники и безумные богословы. В начале VIII века имам Хасан аль-Басри убеждал своих последователей держать себя в благочестии, аскезе и дисциплине. Будучи скромным, он и других призывал к скромности. Воспринимая Коран как большой живительный фонтан, аль-Басри советовал проводить жизнь в раздумьях. Если бы он больше ничего не сказал, то новой страницы в миропонимании не открыл бы. Однако аль-Басри также доказывал, что Бог одарил мужчин и женщин свободой воли и таким образом случайно, неосознанно пересек зловещую пульсирующую красную черту, отделявшую философский диспут от теологической доктрины.
Как Августин из Гиппона, муллы молодого мусульманского мира были вполне способны довести эту идею к самым отдаленным выводам. Если люди свободны, рассуждали они, значит, существует то, чего Бог не знает и не может контролировать. А раз так, разве Он всемогущ? А если не всемогущ, то какой же он Бог?
И почти сразу в противовес этому начали появляться секты. Так называемая Джабрия — три секты в одной: Джамия, Найджария и Зирария — отстаивала суровую, неумолимую теорию фатализма. План мира задан. Задан от начала времен. И навсегда. Его нельзя изменить, не поставив под сомнение авторитет Бога. А в авторитете Бога сомневаться нельзя. Коран прежде всего требует подчинения Его воле, показывая, что все прочие воли призрачны по своей природе и бессильны в действии. Но как Коран может требовать подчинения Божьей воле, если люди не имеют свободы выбора, Джабрия не уточняет.
Во времена правления Умайядов кадариты, ратовавшие за свободу воли, утратили поддержку правящих кругов, ибо свобода воли показалась политикам идеей подрывной — политиков тогда, как, впрочем, и теперь, пугала перспектива того, что кто-то решит действовать по совести. Предводителю кадаритов Мабаду аль-Джухани отрубили голову. Сей факт можно считать занятным свидетельством того, что свобода воли простирается ровно до лезвия меча. Хотя кадаритов подавили, а их лидера лишили головы, дух этого движения, как оказалось, сломить не удалось. Зачем в VIII веке Багдаду, со всеми его увеселительными заведениями, широкими бульварами и изящными лодками, скользящими по каналам, был нужен фатализм?
Яростное бессмысленное столкновение тех, кто выступал за свободу воли, и тех, кто отрицал ее, способствовало росту движения мутазилитов. Оно, подобно Просвещению, которому суждено было прийти в Европу через тысячу лет, стало результатом сложного интеллектуального компромисса. Корень слова «мутазалия» означает «несогласие». Под предводительством Василя ибн Аты, который считал Хасана аль-Басри своим учителем, если не руководителем, несогласные расходились во взглядах как с жестким фатализмом Джабрии, так и с либерализмом кадаритов. Они пытались примирить веру и разум. Через четыре века, на излете Средневековья, подобные попытки предпримут великие христианские философы. А сейчас эти идеи только-только начинают занимать умы современных ученых. Мутазилиты заручились поддержкой халифа аль-Мамуна. На самом деле они заручились поддержкой всех тех, кто желал сделать богословие малоприбыльным и безвредным. Так секта стала определять мировоззрение. Ее лидеры нашли убежище в абстракции. Бог Корана, который поколениям мусульман казался таким же реальным, как камень, и осязаемым, как дождь, — это «не тело, не предмет, не объем, не форма, не плоть, не кровь, не человек, не субстанция» [92]. Его невозможно изобразить; и посему к нему нельзя обратиться лично. Он неуловим и неотчетлив. И в этом отношении ему ничто не угрожает. Приверженцы движения мутазилитов также ставили под сомнение абсолютную истину Корана, утверждая, что он, хотя и продиктован Богом, всего лишь книга, как любая другая. Просто литературный артефакт, постоянно нуждающийся в толковании. Авторитет Корана, заявляли идеологи мутазилитов, ограничен кругом его читателей. Великое множество мусульманских исследователей не соглашались с ними, страстно доказывая обратное.