Алиса сползает по стене, в глазах темно, на душе камень размером с гору Килиманджаро. Пока отец гремит на кухне стаканами, разливая корвалол, она тихо шепчет:
— Мама! Мамочка! Как такое может быть?
Берет дрожащей рукой из отцовской руки стакан, стучит зубами о край:
— Папа, сколько меня не было?
— Ты ушла из дома три месяца назад, девочка моя. Я думал, что навсегда потерял и тебя.
— Скажи, папа, как такое может быть, чтобы в середине двадцать первого века кто-то на Земле умер от того, что не было лекарства?
Профессор Селезнев тяжело охает, садится рядом с Алисой прямо на давно не мытый пол:
— Вот так, знаешь ли, бывает. Сплошь и рядом.
Алиса упрямо мотает головой, ей в голову приходит шальная мысль:
— Подожди. Давай сначала. Ты точно мой папа, профессор биологии Селезнев, директор Московского космозоопарка?
— Хм, — трет подбородок отец. — Все сходится. Кроме «Космо-». «Космо» — это торговый центр на проспекте Мира, но при чем тут…
— Стоп, — поднимает руку Алиса. — Еще не все. Ты уверен, что я — Алиса Селезнева, твоя дочка?
— Я? — вздыхает профессор. — Я-то уверен.
Ерошит густо-русые Алисины волосы.
— Что на тебя нашло, скажи мне? Ты нездорова? Где ты была все это время?
— Если все так, как ты говоришь, то ты мне не поверишь.
— Поверю, — честно смотрит ей в глаза отец. — По крайней мере, постараюсь поверить.
— Ну тогда слушай, — просто говорит Алиса.
И прямо в прихожей — знакомой и незнакомой одновременно — вываливает на несчастного профессора сначала все о Второй Межгалактической экспедиции, а потом всю свою историю, все, что помнила о себе с трехлетнего возраста — и до текущего дня.
Профессор слушает очень внимательно. Иногда снимает очки, протирает уголком галстука — и снова надевает. Несколько раз встает, прохаживается туда-сюда по прихожей, снова садится на грязный пол.
При словах «Кролик Питер» — уходит в комнату, возвращается с клеткой. В клетке мирно спит маленький белый кролик, рядом блюдечко с оранжевой массой.
— Морковное варенье, — уточняет Селезнев-старший. — Вредно ему, конечно, но я немножко, очень уж любит.
Когда Алиса заканчивает рассказ, отец и дочь поднимаются, молча идут на кухню. Профессор в молчании заваривает крепчайший чай. Садятся, смотрят друг на друга.
— Я — сумасшедшая, да? — первой не выдерживает Алиса.
— Я воздержался бы от столь категоричных суждений, — поправляет очки отец. — Но многое свидетельствует в пользу этой гипотезы.
В глазах Алисы ужас.
— Много, но не все, — продолжает отец. — Во-первых, редко какой сумасшедший способен создать такой мир, как твой, логичный, выверенный, тщательно продуманный.
— И на том спасибо, — хмыкает дочь.
— Не перебивай. А во-вторых: во-вторых, вот! — и профессор жестом фокусника хватает дочь за правую руку и поворачивает ее запястьем кверху. — Видишь?
— Нет, — честно признается девушка. — Рука и рука, что с ней?
— Вот и я не вижу. А полгода назад ты сделала себе татуировку — череп и какая-то непонятная надпись. За три месяца татуировку так не сведешь.
— Ради Галактики, зачем мне татуировка?
— Я не знаю, — пожимает плечами профессор. — Ты же делала, тебе виднее.
— Не делала я никогда никаких татуировок!
— Вот! — радостно поднимает палец профессор. — Это значит, существует ненулевая вероятность, что твоя история правдива. Ну, хотя бы в какой-то части.
Потом сникает, резким движением развязывает галстук: — Хотя я бы, честно говоря, не очень на это рассчитывал. Давай сделаем вот как. Мой однокашник, профессор Стравинский, не откажет мне в еще одной услуге. Он примет тебя, посмотрит, вы с ним побеседуете. А потом мы будем делать окончательные выводы, хорошо?
— Психиатр? — настораживается Алиса.
— Психоневролог. Очень хороший психоневролог, потомственный.
Алиса хочет спорить, но у нее уже нет сил. Последнее потрясение опустошило ее. Единственное, что она спрашивает:
— А почему «еще одна услуга»? Он уже м… осматривал меня?
— Нет-нет, — махает рукой отец. — Не тебя. Ты упоминала своего друга, Пашку Гераскина.
— Он здесь, он существует? — глаза Алисы радостно загораются. Но ненадолго.
— Да. До трех лет вы были с ним неразлучны. А потом его родители погибли в автокатастрофе. Чтобы не отдавать его в детский дом, я помог устроить его в закрытый экспериментальный интернат. Там собрали замечательный преподавательский состав, хотели поставить педагогический эксперимент, но детали не разглашали.