Так мы и пошли: впереди пятился Не Бо с ультразвуковым генератором, я тащил на веревочке трепыхавшегося дракона, а Зеленый шел за мной и высказывал опасения, что «добром это не кончится».
Почти сразу мы наткнулись на идиллическую картину. Лунные зайцы, все десять, взобрались на маленького робота-уборщика и ехали на нем по коридору. Увидев нас, они приветственно залопотали. В другой момент я бы непременно умилился и остановился, но не сейчас — в эту минуту дракон мощно дернул хвостом. Из связанной пасти раздался страшный утробный звук. И вдруг зайчишки все как один запрыгнули дракону на морду, нежные, как сверкающие снежки, прыткие, как шарики для пинг-понга. Они перебрались к дракону на макушку, облепили ее и громко замурлыкали. Глазищи дракона сомкнулись, хвост перестал бушевать.
— Они усмирили его! — Мы с Зеленым потрясенно переглянулись. И только Не Бо не удивился. Он опустил свое звуковое ружье и немного горделиво произнес:
— Ну, а чему вы удивляетесь?
…Дракон довольно быстро очнулся и поужинал бананами, которых у нас было предостаточно. Зайчишки белой пуховой шапочкой сидели у него на макушке, и все было тихо-мирно. Когда вечером вернулись Пномпеньский с Полосковым, мы долго и возбужденно совещались и пришли к выводу, что если зайцы не подведут, дракон вполне может долететь до Земли. А вот трехног, к сожалению, по-прежнему не приходил в себя. Я страшно устал, но каждый час наведывался в зоологический отсек, с тревогой всматривался в его неподвижное тело и просил: «Пожалуйста, очнись…» И вдруг в мое пятое посещение, когда я уже совсем отчаялся и развернулся, чтобы уйти, мне почудился за спиной тихий голос:
— Самый умный, да? Самый ловкий зверолов во Вселенной?
Я обернулся. Трехног сидел! Он смотрел на меня во все восемь глаз, изогнутые щупальца сложились на голове, как лепестки экзотического цветка. Позже я узнал, что этот жест означает «мои нервы не железные».
— Что? — воскликнул я, возвращаясь к вольеру. — Дважды два?
— Четыре! — проревел трехног. Щупальца яростно хлестали по прутьям клетки. — Пятью пять — двадцать пять!
Теперь уже я схватился за голову и простонал:
— Ты разумен?!
— Я с планеты Чумароз из системы Туманная! Скорее освободи меня, двоечник! И дай какую-нибудь одежду!
Мне и в голову не могло прийти, что передо мной разумное существо, ведь одежды на нем не было и вело оно себя как животное, спасающееся от хищника… Как я потом узнал, измученный жарой Громозека отбился от археологической партии, набрел на озерцо и залез в воду, чтобы освежиться. Купаясь, он заметил на дальнем берегу озера широкий вход не то в пещеру, не то в нору, наполовину скрытый разросшимися лианами. На своей родине чумарозцы зимуют в норах, впадая в спячку, поэтому Громозека бесстрашно полез в темный лаз. Вскоре в лицо ему ударила струя зловонного дыма, он быстро дал задний ход, успел выскочить и инстинктивно броситься в воды озера прежде, чем дракон успел его поджарить. От огня и страшного драконьего крика он спасался, ныряя в воду.
…Трехног провел у нас на корабле весь следующий день. Я не знал, как загладить свою вину, экипаж поддерживал меня, демонстрируя радушие и гостеприимство. Громозека — так звали нашего бывшего пленника, а ныне гостя — оказался отличным парнем, прекрасным собеседником, разве что излишне чувствительным. Ему очень понравились наши зайцы.
Когда Не Бо предложил дорогому гостю полную чайную церемонию по неизменным и древним канонам великолепного Гугуна, Громозека, с ужасом косясь на поднос, словно там лежала очковая змея, отказался и спросил, не найдется ли у доктора валерианы, капель четыреста, не больше… И салат. Салата тоже немного, с тазик. Не Бо, конечно же, немедленно исполнил его просьбу, после чего Громозека рассказал нам историю своего отравления зеленым чаем в первый день своего появления в стенах Токийского университета. Оказывается, образование он получил на Земле…
— Но худшей отравы, чем черный чай, я не встречал. Валерьянка! Только валерьянка! — пыхая желтым дымом из ноздрей, от которого мы все принялись кашлять, гремел он. — Прекрасно утоляет жажду и бодрит!
Конечно, нам было интересно, как Громозека оказался на планете и чем он тут занимался.
— Ох, — тяжело вздохнул он. — Эвридика — наша семейная печаль. Мой отец, и дед, и прадед становились археологами только потому, что хотели разгадать тайну, скрывающуюся в ее джунглях. Давным-давно мой прадед Молнизека, пролетая над только что открытой Эвридикой, заметил в той местности, где ты меня нашел[5], необычное строение, очень напоминающее развалины каменного жилища. Как же оно у вас называется? Вспомнил! Замок! В замке были четыре полуразрушенные башни и глубокий колодец… Но найти его так и не смогли, потому что, как только Эвридика возвращается к Финдусу и оттаивает, уже через две недели джунгли становятся непроходимыми. Эта планета — кошмар археолога, на ней невозможно ничего раскопать! Мало того, ее пребывание в краю смерти, то есть в зоне наибольшей удаленности от ее звезды, становится с каждым циклом длиннее. Знаешь, почему? Там по соседству есть черная дыра, которая всасывает в себя все, что к ней приближается: астероиды, маленькие планеты, звездолеты, спутники… И Эвридику она тоже скоро втянет. У меня на этот счет есть своя теория… Я верю, что планету хотят утащить бывшие ее жители, хозяева, живущие теперь в черной дыре.
5
Громозека никогда не упрекал меня за историю с поимкой и заключением его в клетку, напротив, он как-то признался, что я спас его от бесславной смерти в зубах дракона, и всякий раз использовал самые деликатные выражения: «Где ты меня нашел», «Когда мы познакомились», «В памятный день нашей встречи» и пр. За что я ему крайне признателен.