Ася достала одну фотографию, с потрепанными краями, и расправила ее. Отец метнул быстрый взгляд, но не сказал ничего. Денис спокойно забрал фото из рук Аси, и положил ее в карман брюк.
Девушка хотела что-то спросить, но не стала, она будто поняла, что говорить о той, кто улыбается на старой, немного пожелтевшей фотографии он не мог.
Отец снова начал перелистывать фотоальбом, выдавая какие-то фото то ему, то Асе, чтобы они оценили то художественный ракурс, то цвет, то саму постановку кадра. Денис же все поглядывал в сторону девушки и удовлетворенно замечал, что его лекарство начинает действовать: ей явно становилось жарко, щечки раскраснелись, она нервно облизывала губы и пыталась что-то сказать.
Он чувствовал тоже самое: жара и правда вдруг стала просто невыносимой. Когда успели выключить кондиционер? Горло начала мучить жажда и Денис с удовольствием остужал ее напитком, который принесла их рыжая несносная домоправительница. Он расстегнул одну пуговицу рубашки, потом другую. Закатал рукава. Стянул ботинки, отставил их в угол.
Ася же собрала волосы в длинный рыжий хвост, свернула из салфетки веер и начала обмахиваться им.
— А знаете, ребята, — вдруг глянув на них из-под очков, выдал отец. — Пойду-ка я спать. А вы тут беседуйте, общайтесь.
Ася тут же встала, намереваясь тоже слинять, но отец положил руки ей на плечи и буквально впечатал обратно на место.
— Знаешь, Асенька, а ведь Денис когда-то хотел работать машинистом в метро! Думаю, тебе будет интересно об этом узнать, — подмигнул он Воронову, и тот тут же почувствовал иррациональное чувство: захотелось рассказать всю правду о том своем детском желании.
— А Асенька, — продолжил отец, подмигнув уже девушке. — Прежде хотела быть ведущим новостей.
Первое желание Дениса было расхохотаться: кто бы видел таких рыжих и худеньких ведущих новостей, у которых всегда в глазах таится насмешка, даже если они говорят серьезные вещи, но второе желание перевесило все. Откуда оно взялось, это глупое, странное желание?
Ему хотелось ГОВОРИТЬ.
Едва только спина Павла Несторовича скрылась из виду, как я точно решила: сбегу. Но только я повернулась к Воронову, как тут же все мое желание как рукой сняло.
Так странно, оказалось, что я не вижу никого и ничего, кроме него. И он смотрел на меня такими большими, горящими глазами, которые блестели также сильно, как огни фонарей во дворе, что я даже видела свое собственное отражение на дне его зрачков.
Ну как тут уйти? Да и ноги мои совершенно отказывались слушаться, руки буквально превратились в тряпочки, а жара буквально затопила все тело. Одно из двух — или я начала заболевать, или присутствие Воронова начало сказывать на моем сознании крайне негативно.
— Я не хотела стать ведущей! — вдруг, вместо того, чтобы сказать ему пару ласковых слов, выдала я.
Он обалдело глянул на меня, открыл и закрыл рот и вдруг сказал, облизнувшись:
— Это так странно, но я хочу рассказать тебе кое-что.
Я тоже замерла. Мне тоже хотелось ГОВОРИТЬ! Рассказывать все подряд, и, если бы Дениса Воронова не было в комнате, боюсь, я начала бы беседовать с кружкой, в котором плескался настой шиповника.
— Когда я был маленьким я хотел быть водителем поезда… — начал он. А потом будто сорвался и вперемешку с историями о том, как он впервые прокатился на поезде, начал говорить о любимой игрушке в детском саду, и тут же — о том, что любит читать перед сном и как ненавидит отели.
Я завороженно слушала, и, самое смешное, понимала то, о чем он говорит ясно и прекрасно, даже несмотря на то, что речь его неслась горным потоком снося все на своем пути. То он вспоминал о детском саде, то вдруг говорил про Лондон, где жил уже взрослым, а через секунду делал мне замечание в том, чтобы я больше не надевала свой белый сарафан, который он считает слишком вульгарным.
И тогда я тоже раскрыла рот, и тоже, по его примеру, начала делиться всеми воспоминаниями, которые только возникали в моей памяти, перед моими глазами. Это было так странно, но так легко и просто. Никогда я столько не рассказывала о себе, и никогда бы не подумала, что человеком, с которым буду делиться своей жизнью, будет этот противный Воронов.
Так мы и сидели, не закрывая рта, перебивая друг дружку, едва ли слыша то, о чем говорит собеседник. Не знаю, сколько прошло времени, у меня уже болели щеки от смеха, как, думаю, и у него, гудела голова, и тут Воронов вдруг стал очень серьезным.
— Ася, мне нужно тебе сказать кое-что. Ты такая бестолковая, всегда попадаешь во всякие неудачные ситуации.