— Не бросать же, — морщится Раевский. — Он мне одну заразу напомнил.
Глава 21. Рыжие против наглых
Карина, прижав ладошки к груди, издает мяукающий звук:
— О! — умиляется она. — Он спас котенка!
Заразу напомнил? Ах, ты…
— Карина, у вас есть черный выход?
— Что? — хихикает она. — Боишься от восторга не сдержаться и упасть ему на грязную грудь?
— Боюсь, что побью твоего героя, — мрачно отвечаю я.
Карина оценивает рыжую прядь, выбившуюся из пучка во время борьбы за удачный кадр, и широко улыбается:
— Черного нет, есть запасной, но он под сигнализацией. Если я его открою, сюда приедет группа быстрого реагирования.
Внутренне содрогаюсь. Не с моим еврейским счастьем такие приколы. Сто пудов, группа меня заберет, а с Макса станется не мешать Олегу «разбираться со своей женщиной».
Делать нечего, надо как-то просачиваться.
Телефон радует меня сведениями, что заказанная машина уже рядом, и время бесплатного ожидания вот-вот начнет свой отсчет. Подхватив кофры, топаю на крыльцо. Тут главное не суетиться, вести себя естественно. Авось, на меня и внимания обратят. Тем более, что у мужиков есть, чем заняться.
Накинув капюшон куртки и спрятав веснушчатый нос поглубже в шарф, я выхожу и из студии и еще раз получаю знак от вселенной, что она любит надо мной поржать. Такси, которое, если верить приложению, находится от меня в трехстах метрах, делает финт ушами. «Водитель отменил заказ. Поискать другую машину?»
— Евпатий Коловратий! — вырывается у меня возмущенный возглас.
О, как я корю себя за несдержанность, потому что и Лютаев, и Раевский мгновенно поворачиваются в мою сторону. Макс с любопытством, а Олег, подозрительно прищурившись.
Словно в помощь Раевскому, дабы устранить всякие сомнения, порыв ветра сдергивает с меня капюшон, и Олег тут же направляет свои стопы в мою сторону.
Йопть! Это будет очень стремно, если я попытаюсь сбежать?
По хитрой усмешке Макса понятно, что побег через него станет малоуспешным предприятием.
— А ты чего тут делаешь? Почему так легко одета? — приветствие начинается с наезда. Живо вспоминается ба, общающаяся частенько в таком стиле.
Не дав мне раскрыть рта, Лютаев объясняет:
— А мы сегодня учеников фотографировали, вот Эля и задержалась. Правда же, Эля? — с нажимом спрашивает у меня Макс, взглядом показывая: признаваться, что я посланец дяди, мне не стоит.
А я чего? Дядя просил этого бугая за мной приглядеть, не в моих интересах, чтоб у Раевского появился лишний повод мной командовать.
— Да, отличные демоняки в образе ангелочков, — киваю я. — Постараюсь, чтоб на фото их сущность была не видна.
— Эля, — укоряет меня Карина, вышедшая на крыльцо следом за мной. — Это очень милые детки, ты просто не успела узнать их получше!
Я вспоминаю этих милых девочек в беленьких гимнастических купальниках и воздушных юбочках, увлеченно щипающих единственного мальчика. М-да. Хотя, может, они с детства привьют этому пацану пиетет перед женщинами?
— Ты чего зеленая такая? Не ела? — продолжает меня сверлить взглядом Олег, все еще держа на вытянутой руке заморыша.
Строго говоря, не ему критиковать мой внешний вид. Он и сам выглядит весьма живописно. Судя по всему, он действительно лазил на дерево. Котенка вот он добыл, но стоил ли тот таких потерь?
Забрызганные осенней слякотью кроссовки на чистюле Олеге при идеально вымытой машине, наверняка, его сильно нервируют. Джинсы на бедре порваны весьма художественно, сквозь прорезу видна голая мужская нога с редкими темными волосками. Майка, виднеющаяся под распахнутой курткой на груди измазана грязью. Даже на лице Раевского какие-то разводы, которые он, видимо, пытался ликвидировать, но не совсем успешно. Венцом всего на этой наглой физиономии алеют три царапины, одна из которых, похоже, довольно существенная. И почему-то она вызывает у меня чувство глубокого удовлетворения. От рыжих наглым, так сказать.
— Олег! — хмурится Карина. — Тебе надо обработать лицо.
Кажется, она тоже оценивает повреждения как серьезные.
Раевский отвлекается на Смолину и немного теряет бдительность. Котямбы, учуяв шанс, с душераздирающим воплем, извиваясь как бешеная креветка, вырывается из хватки, только почему-то не улепетывает прочь, а прыгает мне на грудь, больно вцепившись когтями в достоинства семьи Бергман.
Под хохот Лютаева эта пакость отчаянно стремится пробраться мне в ворот, изгваздывая все на свое пути.