— Это пройдет, — успокаивает она меня и тут же пугает: — Сейчас подготовкой к свадьбе займемся, и тебе не до этого Федрилы будет.
Звучит так многообещающе, что у меня мороз по коже.
— А Герочкой все же стоит заняться. Как говорится: ложечки нашлись, но осадочек остался.
Бедный дядя Гера, бедная я.
— Давай не прям сейчас, — скулю я. — Мне еще раскопки вести в этих посылках. Там срочное что-то.
Ба благосклонно кивает, и, пока она не передумала, я сваливаю, зацепив по дороге пару пряников. Проходя мимо двери дяди, я опять ее пинаю от всей души. Да-да. Осадочек-с.
Кроме пропущенного телефонного звонка от родителей в мобильнике нахожу сообщение от мамы, в котором она сетует, что на Германа Александровича нет никакой надежды, поэтому она шлет мне ориентировку для поиска. Отстукиваю, что к розыскным мероприятиям приступила, и, вооружившись канцелярским ножом и стамеской, начинаю вскрывать все последние коробки и ящики.
Пока я занимаюсь неблагородным делом взлома, принимается названивать папа. Вот пару месяцев от них ни слуху, ни духу, а как понадобилось что-то для их ненаглядных раритетов, сразу спасу нет.
На пятидесятом звонке, порезавшись на нервяках от постоянный дерганий, я рявкаю в трубку не глядя:
— Да ангидрит твою перекись марганца! Йод твою медь! Я еще не кончила!
— А вот с этим я могу тебе помочь, — веселится в трубку знакомый и слегка гундосый голос.
— Лисянский, чего тебе надо? — я и так не желаю с ним церемониться, а в нынешнем состоянии я не способна даже на элементарную вежливость.
— Ты должна мне свидание, — наглеет он.
— У тебя есть запасной нос?
— Эля, ты мне отомстила. Я это понял. У тебя было на это право. Может, хорош уже дуться?
— Я не дуюсь, я не хочу с тобой на свидание, — отрезаю я. — У меня куча дел, и вообще. Не лезь ко мне.
— И чем таким ты занята? Ползаешь по полу фотографируя чужие ноги? Или пыхтишь дома, вытирая пыль с ящиков? А может, стоит все-таки выгулять вчерашнее платьишко? Вчерашний кавалер меня не впечатлил. Я тебе подхожу значительно больше.
Я злая. Очень злая.
У меня не задалась помолвка. Я не выспалась. Выходной псу под хвост. Раевский со своими закидонами. Коробки эти сраные. И еще один вылез из прошлого. Отомстить-то я отомстила, но осадочек тоже остался.
— Элька, чего ты теряешь? О! У меня есть отличная идея! Пошли на свидание! В ботанический сад.
Я теряю дар речи. Обалдеваю, если не сказать покрепче. Лисянский зовет меня в ботанический сад? Не в кино, не в ресторан, не домой, не на тусовку. В ботанический сад.
— Я помню, что ты его любишь, и фоткать в нем любишь.
Молчу, переваривая информацию.
— В общем, через два часа заеду за тобой. Жди.
Глава 28. Носатая компания
Со злостью запихиваю мобильник в задний карман джинсов и с остервенением возвращаюсь к пыльной работенке.
Заедет он! Разбежалась прям! Волосы назад! Бегу, закусив подол!
Никуда я с этим говнюком не пойду!
Нет, ну вы гляньте на него! Прокачался в соблазнении, блин, на ботсад приманивает! Давит на слабое место, лис с ободранным носом… Знает, зараза, что обычно я в ботанический не успеваю, уж больно часы работы бесчеловечные, издевательство, а не часы работы. А там, наверное, сейчас красиво. Багрянец и золото. И утки в пруду…
Нет, нет и нет! Нельзя давать слабину! Лисянский точно воспримет согласие как зеленый свет на все!
Кстати, что это там такое зелененькое? О! Папочка с документами! «Ищи синюю», — говорили они. Я ворчу, но радуюсь, что поиски завершены. Судя по ну очень длинным словам на первом же листе, это как раз то, что нужно. Тэк-с, и чего я должна с ней делать?
Запрос дальнейших инструкций приводит к получению ответного письма, состоящего сплошь из восклицательных знаков. Мама такая мама.
Выходит, что я должна передать папку некоей Анастасии Морозовой, которая сегодня в ночь вылетает в направлении родителей постигать монгольский шаманизм. И то хлеб, пока родимая почта что-то доставит, можно уже новые доки изготовить.
Стараясь не смотреть, во что превратилась квартира в результате моей активной деятельности, связываюсь с госпожой Морозовой и выясняю, что мне стоит поторопиться, если я не жажду везти ей передачу прямо в аэропорт.
А я определенно не жажду, поэтому пулей смываю с себя пыль и навожу легкий марафет. Едва побледневшие после слез глаза и нос, снова розовеют от пылищи, пусть и благородно исторической, но не менее аллергичной, так что мне приходится маскировать это дело макияжем, чтобы приятельница родителей не решила, что я слегонца прибухиваю.