Граф кивнул. Он знал, что некий аноним, пославший Тоттенхема на это задание, очень хочет увидеть, как могущественный и самодовольный Уильям Гладстон вылетит из кабинета министров раз и навсегда.
Однако одних слухов о пристрастии Гладстона к проституткам для его свержения было недостаточно. Прежде нужно было раздобыть доказательства, а чтобы этим доказательствам поверили, его обвинителем должен стать человек влиятельный и пользующийся доверием как в политических, так и в светских кругах…
— Со стариком надо срочно что-то решать, — раздраженно заявил Тоттенхем. — Он уже одной ногой в могиле и твердо намерен забрать туда с собой и всю аристократию. Я уверен, что поддержка постановления «Об инфекционных заболеваниях» — только цветочки, ягодки впереди. Поверьте мне, Лоуренс, старик замышляет погубить весь класс землевладельцев.
— Не думаю, — задумчиво проговорил Сэндборн. — Скорее он замышляет извести привилегии и грех. Для всех, кроме себя, разумеется. А вот этого, мой друг, я ему не могу позволить. Если он допускает полную отмену законов и в то же время пытается запретить проституцию, то я верю, что ему действительно удастся переделать Англию по своему образу и подобию. Не пройдет и десятилетия, как мы превратимся в нацию лицемеров.
Несмотря на то что Лоуренс был очень терпелив, одной вещи он терпеть не мог — лицемерия. Граф Сэндборн считал, что все люди по сути своей одинаковы. И политический деятель, и ремесленник, и лорд, и сапожник в основе своей походили друг на друга. У них одинаковые потребности и желания: еда, кров, уважение близких и ублажение плоти. А это означает, что мужчины вроде Уильяма Гладстона, которые выносят приговор обывателям, тем временем тайно удовлетворяя собственные грязные желания, являются худшими из лицемеров. И нет им прощения.
Придерживаясь этой прямолинейной философии, Лоуренс заработал себе репутацию здравомыслящего и беспристрастного человека. Но та же самая прямота, перенесенная на личную жизнь, навлекла на Лоуренса немало бед. Его собственная мать, леди весьма строгих правил, считала сына развратником и повесой. Для тех же знатных особ, которые решили разоблачить и низвергнуть Гладстона, положение Лоуренса в свете, его знакомства и открытое презрение ко лжи оказались весьма кстати. Лучшую кандидатуру на роль обвинителя Гладстона трудно было отыскать.
— Не стоит так расстраиваться, дорогой друг. Я лично не считаю сегодняшний вечер потерянным, — продолжал Лоуренс. — Мне удалось убедить девчонку еще раз увидеться с Гладстоном. Потом она расскажет о том, как прошла их встреча. Может статься, в первый раз старик только заигрывал с ней.
— О, это уже кое-что. — Тоттенхем выпрямился и поставил свой бокал на столик. — Я знал, что мы можем рассчитывать на вас, Сэндборн.
Лоуренс кивнул:
— Как только у меня появятся доказательства, я дам вам знать. Полагаю, ждать этого осталось недолго.
Тоттенхем попрощался и вышел так же осторожно, как и вошел. Лоуренс посидел еще некоторое время у камина, раздумывая, отправиться ли ему в клуб или вернуться домой и завалиться спать. От мыслей его отвлек приход лакея, сообщившего, что карета графа вернулась. Услышав это, граф схватил шляпу, перчатки и быстро направился к выходу.
— Куда ты ее отвез, Джек? — спросил он у кучера, прежде чем зайти в экипаж.
— Туда, куда она приказала, милорд. На Итон-сквер, двадцать один.
— Она вошла в заднюю или переднюю дверь?
— В переднюю, милорд, определенно в переднюю.
От мрачного настроения Лоуренса не осталось и следа. Девчонка назвала ему настоящий адрес, так, может быть, и в остальном она не лгала? Дай-то бог!
— Домой, Джек, — приказал Лоуренс и удовлетворенно откинулся на спинку сиденья.
Ночной ливень словно умыл Лондон. Со стен исчезли неизменные сажа и копоть, а воздух стал чист и прозрачен. Люди высыпали на улицы, наслаждаясь свежестью и ярким солнцем. То тут, то там раздавался смех, и казалось, все вокруг было заряжено весельем.
Только настроение графа Сэндборна ничуть не соответствовало атмосфере всеобщего ликования. Лоуренс с унылым выражением на лице сидел в карете и ежеминутно смотрел на часы. Он опаздывал. Намного опаздывал. Это было неприлично само по себе, а если учесть, что он ехал в незнакомый дом, его опоздание превращалось в настоящую катастрофу. Было от чего прийти в уныние. Да еще неизвестно, как встретит его мать Вивьен…