– Потому и рано, что ничего не случилось.
– Ну, хорошо.
По залитому солнцем дворику они не спеша пошли к подъезду.
– А мы с Танькой на танцах были. Пятнадцатого у них концерт, так что сегодня подольше задержали всех. Я еле успела в магазин сходить.
– Танька дома?
– У Иришки. Они как с танцев вышли, то так уцепились друг за друга, что растащить уже не было никакой возможности. Нина сказала, пусть у них побудут. Дома сейчас бардак, я прибраться хотела, так что пусть побесятся пока. Нина к нам сегодня вечером зайдет, часов в девять. Важные вопросы надо обсудить.
– Какие?
– Да так, бабские дела. По линии родительского комитета. За что платить, за что не платить. В гимназии на собрании разные предложения были. Надо нам выработать единую позицию.
– Ну понятно.
Они вошли в подъезд.
– Экзамен сдала?
– Сдала.
– И как?
– Да так… На четверку.
– А почему четверка?
– А когда готовиться-то было. И голова опять болит без конца. Дяденька, слава богу, попался не злой, не слишком мучил.
– А что спрашивал?
– Да так. Ему самому, по-моему, по фене все. Спросил, что такое ползучая инфляция.
– Ну ты рассказала?
– Рассказала, как могла. Рассказала или показала, сама не знаю.
– Что показала?
– Ну что я могла показать. Ну так… Ну что вот она такая маленькая, гаденькая и ползет.
Сергей усмехнулся.
– Хорошо, что он не спросил тебя, что такое галопирующая инфляция.
– Ну нет, на галопирующую меня бы не хватило. Только на ползучую.
– Ну что ж, и то хорошо.
Поднявшись в квартиру, они уселись за кухонным столом.
– А нас сегодня с мамашами даже в зал не пустили. Чтоб детей не отвлекать, говорят. Очень серьезно они так к этому относятся. Пришлось почти три часа по улице телепаться. В фойе-то филателисты толпились.
– Филателисты?
– Ну да, по пятницам клуб филателистов фойе арендует. Все фойе столами заставлено. Представляешь, слоняются по залу взрослые мужики, лет по сорок, пятьдесят, и марками меняются. У всех альбомы, толпятся, разглядывают, что у кого, все с лупами, что-то там высматривают, на каком-то языке странном разговаривают. Вид у всех какойто нездешний, глаза безумные. Ну, мы с Ниной перемыли им косточки. Сам понимаешь, спокойно смотреть на такое невозможно.
Сергей с улыбкой кивнул:
– Ну да. Зрелище возмутительное для любой женщины. Куча мужиков, отлынивающих от домашних дел.
– Нина говорит: а дома их, наверно, дети, жены ждут…
– И плачут…
– Ну до такого драматизма и накала мы не дошли, пошли на оптовый рынок, цены на продукты смотреть. Слушай, я тебя попросить хотела. Нина сегодня зайдет, ты не дичись, поговори с ней. А то она говорит: я твоего мужа побаиваюсь. Выйди там, скажи ей пару слов, пообщайся, только вежливо. Она ведь хорошая тетка. И с Танькой всегда помогает. Поговори, спроси о чем-нибудь, ей приятно будет. Ты ведь можешь, когда захочешь.
– О чем же мне ее спросить, чтоб ей приятно было?
– Ну ты, главное, попроще, без крайностей. Ну сам знаешь, как люди разговаривают.
– Может – который час?
– Ну что ж, она тебе с удовольствием ответит. У нее и часы есть. Видишь, как все просто решается.
– Ладно, – Сергей вздохнул. – Будешь ей звонить, напомни, чтоб часы надела. Скажи – разговор будет.
– Ладно. Ну все, ты пока освободи поле боя. А то мне готовить надо.
– Хорошо.
Поднявшись из-за стола, Сергей отправился в свою комнату. В комнате с задернутыми шторами было сумрачно и тихо. Сергей опустился в кресло. Как всегда, оказавшись дома, он вновь поймал себя на ощущении, что, в сущности, ему здесь нечего делать. Спасти могла лишь музыка. Подойдя к шкафу, он оглядел полки. Несколько лет назад он прочесал несколько раз всю Горбушку, сколачивая заново полные собрания сочинений Iron Maiden, Queen и Black Sabbath, восстанавливая то, что он имел на виниловых дисках в студенческие годы, и удивляясь, сколько всего нового и захватывающего было записано за годы, когда из-за политических и прочих пертурбаций он вынужден был отойти от всего этого. Взглянув на полки, Сергей усмехнулся – за эти годы у него скопилось полное собрание трудов Пола Маккартни и Rolling Stones, которых он хотя и ценил, но не настолько, чтобы при иных обстоятельствах заниматься ими специально – только потому, что именно на них он менял на Горбушке те из ранее купленных им наугад дисков, которые ему не понравились. Однако все рано или поздно приходит к концу, и даже мир музыки не бесконечен. На полках стояло около четырехсот компакт-дисков, но, как ни странно, слушать было нечего, и не потому, что какие-то из этих шедевров ему надоели, просто потому, что все четыреста он знал наизусть. Что-то похожее было и с книгами, пожалуй, даже в еще более выраженной форме. Все книги были прочитаны, все диски прослушаны, время остановило течение свое.