Тьма собиралась в углах комнаты. Я опасливо смотрела на самый темный угол. Мне уже не первый раз казалось, что там кто-то сидит. И что-то выжидает… Свечка постепенно превращалась в огарок. А потом и вовсе потухла…
Глава четвертая. Давай разделимся!
В голове мелькали девушки с силиконовыми формами, бегущие со скоростью улитки, беременной от черепахи. Раздавался хруст и их предсмертный крик. Из гипноза потихоньку выходили мужики – зрители, следящие безотрывно за прыгающей маечкой.
Я резко села на кровати, глядя в темный угол. Желудок пел жалобные серенады тарелке супа. И страдал неимоверно.
Краем уха я снова уловила шорох в углу. Набросится или нет? Чтобы понимать чудовище нужно думать, как чудовище. Вот, что я бы сделала, сидя в углу?
«Подумала, что меня наказали!»,- жалобно ответила я себе. Нет, не то!
Отчаянная мысль заставила меня замереть! Мир рухнул, как штукатурка в тарелку борща. Я вспомнила тварь, дрожащую рядом на ветке.
- Тебе конец! – послышался ужасающий голос. И свирепое дыхание.
- Так, кто это сказал? – нервно заявила я, резко вставая с кровати. – Где еда?
Для убедительности, я набросила волосы на лицо и вытянула вперед руки.
- Еда-а-а! – сипела я, смачно облизываясь. Желудок урчал, приманивая полные холодильники. – Еда-а-а! Иди сюда! Сожру-у-у!
Шорохи прекратились. Чудовище в углу резко превратилось в интроверта.
- Жра-а-ать! – подвывала я.- Иди ко мне, мой сладкий!
Я обнаглела, подойдя к пугающему углу настолько, насколько это возможно. В углу что-то резко зашуршало. Мое сердце на мгновенье ухнуло вниз, а потом снова вернулось на место.
- Как думаешь, – отвратительным голосом спросила я, делая вид, что всматриваюсь в темноту. – Тебя сожрать сразу или закопать до лучших времен!
- Пошла вон! – взвизгнуло что-то писклявым голоском. И ушуршало в темноту.
Вау! Я расправила плечи. Желудок допел серенаду хот-догу. Я вернулась на кровать и улеглась спать, обдумывая дальнейшие планы. Если честно, то мне все равно было страшно. Но уже не так, как раньше!
Уснуть не удалось. На меня напала какая-то болезненная дремота. Мне казалось, что я сплю у себя дома. Сквозь дрему я чувствовала, как кто-то пытается стянуть с меня одеяло.
- Пшел вон! Мое одеяло! – сипло выдала я, отвешивая пинка бывшему мужу. Нога попала по чему-то мягкому. – Бери свое одеяло из чупакабры и укрывайся им! Нихрена не колючее! Твоя мать на свадьбу подарила, значит не колючее!
Одеяло с меня перестали тянуть. Сквозь дрему я чувствовала отвратительный запах.
- Что? Опять у мамки чеснок жрал? – хрипло произнесла я, ведя плечом. – Отвернись! Не дыши моим воздухом!
Запах исчез. Потом появился другой. Я принюхалась.
- Что? Опять мать гороховый суп варила? Избушка-избушка! Горохом назад! Чесноком вперед! – простонала я, понимая, что поспать мне не дают. А мне же завтра на работу!
Немного полежав, я почувствовала, как на кровати рядом кто-то ворочается.
- Это что за ипподром? Лег в позу мумии! Мне завтра на работу! А тебе нет! – я отодвинула от себя что-то пушистое. – И одеяло из чупакабры убери!
Я отодвинула от себя одеяло из чупакабры, отползая на самый край. Это муж ждет, когда к нему лично явится миллиардер и попросит возглавить корпорацию. А мне завтра на работу! Мне ребенка кормить нечем!
Внезапно по моей коленке прошлась холодная рука. Потом стала игриво поглаживать ногу.
- Слышишь, шмель! – прокашлялась я, сонно отпихивая похотливую волосатую конечность и щетинистый подбородок. – Иди, брей мохнатый хмель! Я кому бритву на двадцать третье февраля дарила?
На мгновенье ласки прекратились. Я успокоилась. Только уляжешься, только задремлешь, как на тебе! В мужике просыпается шустрый некромант!
Начинается разврат и попытки воскрешения. Эдакая кладбищенская оргия со штампом в паспорте!
Однажды я случайно узнала, что у меня есть личная жизнь. Я была уверена, что ее два месяца нет. А она, зараза, была! Причем, была все это время! Но по ночам. Когда я сплю.
Оказывается, шустрый партизан ночью совершал дерзкие диверсии. С мастерством терминатора из жидкого металла, он просачивался ко мне под одеяло. Потом грелся. И начинал свои некромантические заигрывания.
Муж был свято уверен, что отмахиваюсь я от врожденной женской стыдливости. И постанываю от неземного удовольствия.
Так на свет появилась Нюша.
Отбившись от настойчивых заигрываний, мой сонный труп обернулся одеялом и снова погрузился в блаженную дремоту.
Что-то громко упало. Не открывая глаз, я простонала.