При виде Спрута по всему телу пробежала дрожь. Рука непроизвольно потянулась к предмету.
Беленин захлопнул крышку шкатулки, больно ударив Степана по кончикам пальцев. Бунин вздрогнул от неожиданности и резкой боли.
— И Вы храните это сокровище в таком сейфе? — изумлению его не было предела.
— Вот это и есть настоящая тема нашего разговора, уважаемый профессор…
То, что потом произошло, перевернуло жизнь Степана Борисовича Бунина, превратило его из загнанной жертвы, которая готова на все, лишь бы ускользнуть от настигающих ее охотников, в опасного хищника. Хищника сильного, хитрого и беспощадного.
Олигарх начал издалека. Мол, кем ты не будешь, сколько денег не заработаешь, все равно, конец, примерно, один — время придет, и сам все отдашь. В лучшем случае, налоговой или бандитам-комиссарам, в худшем — курносой с косой. Выбора нет. Однако, если верить разнообразным слухам, как говорится, «возможны варианты». Как будто бы, среди известных Степану Борисовичу фигурок, имеются такие, которые способны омолодить организм на пятьдесят лет, а есть и такие, что дарят бессмертие.
Надо признаться, это все Бунин знал и до беленинских рассуждений, поэтому чуть не пропустил самое важное.
— Так вот, уважаемый профессор, хватит ждать подачек Фортуны. Предлагаю создать Центр, Фонд, Институт, собственно, не важно, как мы его назовем, который будет заниматься поиском, добычей и хранением предметов. Возможно, даже их изучением.
— Михаил Борисович, извините, но как это касается меня? — с недоумением воззрился на хозяина Бунин, — я-то здесь при чем?
— При том, что управлять этим хозяйством будете Вы, — палец олигарха уперся Степану в грудь.
План его был предельно простой. Обиженный подозрениями Бунин увольняется из корпорации Гумилева и возвращается к своей «любимой» антропологии (слово «любимая» покоробило Степана, он действительно, любил науку, которой посвятил жизнь). В это время Беленин «решает» создать инновационный венчурный центр наподобие Сколково, только подальше от Москвы, где будут растить новых российских «Ломоносовых» и «Ковалевских». Этакий Хогвартс для российских «Гаррипоттеров».
Центр, остро нуждающийся в высококвалифицированных кадрах с мировым именем, обращается к антропологу Бунину с просьбой возглавить «Нью-Сколково». И известный ученый, уступая настойчивым уговорам, соглашается и переезжает в Нью-Сколковский Мухосранск.
— Ну как? — Беленин не скрывал, что и сам восхищен оригинальностью и простотой плана, — что скажете.
Эти его «ну» выводили Бунина из себя, но он заставил себя улыбнуться и ответить идиотским: «Супер»!
Беленин не заметил сарказма.
— Профессор, ну, если «Супер», тогда — по рукам? — он протянул Степану руку.
Скрепив крепким рукопожатием сделку, олигарх не спешил уходить из «переговорной».
— Степан, если ты не против, перейдем на «ты», — помолчав, предложил Беленин и, заметив утвердительный кивок Бунина, продолжал, — все уже построено и готово к эксплуатации. Недалеко от Нижнего. Дело оставалось за тобой. Твое знание предметов, умение обращаться со Спрутом — залог успеха всего начинания. За последние годы многое изменилось. Многие хорошо известные и могущественные предметы исчезли из поля зрения. Мои аналитические службы приходят к выводу, что по косвенным данным в мире проявляют себя предметы, ранее неизвестные и находятся они у совершенно случайных людей. Кроме того, в охоту за предметами включаются все новые и новые группы. И, поверь мне, это во многом более могущественные организации, чем спецслужбы таких государств, как наше или даже Штаты. Ставка в этой гонке — Власть и Бессмертие!
Олигарх стал пунцовым, глаза блестели, руки, сжимавшие подлокотники кресла, побелели. «Господи, как бы его удар не хватил», — забеспокоился Бунин. Он плеснул воды в стакан и протянул Беленину.
Хозяин жадно выпил воды и, видимо, немного успокоился.
— Михаил Борисович, коли мы все обговорили, разрешите Спрута в руках подержать. Мы вот тут все планируем, а он, вдруг, возьмет, да и не послушается меня, все наши планы — насмарку.
Внутри у Бунина все напряглось. Он испытал неожиданное ощущение одновременно страха от возможного отказа и необъяснимой тоски от ожидания возврата к чему-то гибельному, но неотвратимому.