– Что ты видишь в кошмарах?
Его рука замерла.
– Я не помню. Я никогда не помню, что мне снилось.
Или же кошмар оказывался настолько страшным, что он попросту стирал его из памяти. Раньше ей тоже иногда снились плохие сны, но они никогда не повторялись.
– Поговори со мной, – взмолилась она. Несколько мгновений он колебался. Потом заговорил:
– Когда я учился в школе, остальные мальчишки слышали, как я кричал по ночам. И директор предупредил меня, чтобы больше я этого не делал. Это единственное замечание, которое я заслужил. «По ночам нельзя кричать и плакать». Не было даже церемонии, как не было и траура. На могиле отца нет надгробной плиты, и он похоронен в неосвященной земле. Как будто его никогда не существовало.
– И как же тебе удалось со всем этим справиться? – спросила Дебора, испытывая сострадание к несчастному ребенку, которым он был когда-то.
– Я сказал себе, что надо идти вперед. Мне не оставалось более ничего, кроме как двигаться дальше. Она положила руку ему на грудь.
– Тебе снятся похороны?
Тони отрицательно покачал головой.
– Не знаю. Хуже всего то, что раз я не помню, что мне снилось, люди начинают думать, что я похож на него.
Она поняла, что он хотел сказать, но не решился облечь это в слова… значит, и его преследовали знакомые ей страхи.
Уголки губ у него опустились. Тони был чем-то расстроен. Она скользнула под одеяло, легла рядом и положила руку ему на грудь. Несколько долгих мгновений она ждала.
– Отец был слабым человеком.
– Почему? – спросила Дебора. Тони пожал плечами.
– Он играл. Спустил все. Мой дед играл тоже, так что к моменту моего совершеннолетия у нас не осталось ничего, кроме толпы жадных и голодных родственников.
– Которым нужна была крыша над головой?
Он кивнул.
Дебора задумчиво провела пальцем по его ключице.
– Знаешь, мы с тобой очень похожи.
– В чем же? – поинтересовался он.
– Нам обоим пришлось пожертвовать частью души ради своей семьи. Теперь я знаю, почему ты понял, что я чувствую.
Он легким движением коснулся ее волос.
– Да.
– Итак, у твоего отца были долги, и он решил, что самый легкий способ расплатиться с ними – свести счеты с жизнью?
Тони обнял ее и крепко прижал к себе.
– Дело не только в этом. Он был психически неуравновешенным человеком, – признался он, и голос его едва слышно прозвучал в комнате, еще погруженной в полумрак. – Иногда у него случались припадки. Он боялся, что моя мать отправит его в сумасшедший дом.
Он говорил о самом сокровенном, о том, что являлось ему в ночных кошмарах, и Дебора почувствовала его напряжение.
– И ты боишься, что его сумасшествие передалось тебе?
Тони так крепко прижал ее к себе, что ей стало больно.
Он коснулся губами ее щеки.
– Да. Мой дед тоже страдал психическим расстройством. – Он помолчал несколько мгновений. – Последние годы своей жизни он провел в сумасшедшем доме.
Потрясенная, она села на кровати.
– А ты когда-нибудь вел себя так, как отец?
Глаза Тони ярко вспыхнули в темноте.
– Я бы ни за что не позволил себе этого.
– Но если безумие у тебя в крови, ты можешь с ним не справиться.
– Нет, я буду бороться до конца, – поклялся он. – Первые признаки помешательства у них обоих проявились где-то между двадцатью и тридцатью годами. А я, хотя мне уже перевалило за тридцать, пребываю в здравом уме и твердой памяти. – Он слабо улыбнулся. – Надеюсь, во всяком случае. – Улыбка его стала горькой. – Но, быть может, в слухах и сплетнях есть доля истины, и я вовсе не сын своего отца. Когда у матери куча любовников, люди вправе усомниться в этом.
Ошеломленная Дебора провела ладонью по его щеке, оглушенная состраданием и желанием облегчить мучительную боль, отголоски которой были слышны в его голосе. Теперь она понимала, почему Тони держался так отстраненно и холодно. Она знала, что такое гордость… и отчаяние, когда чувствуешь, что не похож на других.
– А твоя мать? Разве она не может успокоить твою душу?
– Мы не общаемся, – жестоко ответил он.
Его гнев, казалось, стал физически осязаем и в эту секунду Дебора поняла, кем был ее возлюбленный.
– Ты лорд Бернелл!
Поговаривали, что весь этот род проклят, что болезнь передается из поколения в поколение… Рассказывали и о том, что мать Тони неоднократно изменяла мужу, и о таких крайностях и невоздержанности, в которые трудно было поверить. Даже в деревенской глуши Айлэма до нее доходили эти слухи.
Тони сел и оперся спиной об изголовье кровати.
– Ты ведь слышала обо мне? – Слова его сочились циничной горечью.
Дебора заколебалась.
– Не о тебе лично, а о твоих родителях.
Она не стала добавлять, что слышала и о том, что сын их богат. Очень богат. От одной только мысли о его состоянии, настоящем состоянии, ей стало не по себе.
Внезапно он отчаянным жестом поднес ее руку к губам и поцеловал.
– Прости меня. Не следовало говорить об этом. Я не хотел напугать тебя. Все в порядке. Все в полном порядке.
– Я не вижу в тебе никаких признаков помешательства, – совершенно честно сказала Дебора.
И она в самом деле их не видела. А слухи не имели для нее никакого значения. Вообще ничто не имело значения, кроме этого мужчины и того, что она верила ему. Верила искренне и глубоко.
Тони обнял ее за шею и притянул к себе.
– Я совершенно нормален, – шепнул он ей на ушко. – Особенно когда я с тобой.
Он перевернул ее на спину, и она с готовностью приняла его.
Но потом, лежа с открытыми глазами, Дебора думала о том, что он сказал.
На следующий день после полудня, пока Дебора принимала ванну, Тони спустился в гостиную, чтобы взять с полки новую книгу. Его поиски прервало появление Марми. Сегодня она тяжело опиралась на тросточку.
– Роальд ходил в гостиницу узнать последние новости, – сообщила она, – и ему сказали, что мост будет восстановлен завтра.
Тони поставил книгу, которую держал в руках, обратно на полку – больше она его не интересовала.
– Значит, снова начнут ходить почтовые кареты и дилижансы.
– Самое время. Город переполнен застрявшими пассажирами. – Последовала недолгая пауза. – И вы с миссис Персиваль должны будете расстаться.
Тони не понравилась эта мысль.
– Разумеется. – Даже ему самому слова показались произнесенными неестественно сухо.
– Она милая женщина. – Марми подошла к креслу перед камином и опустилась в него со вздохом облегчения. – Какое несчастье, что вы помолвлены! – В ее словах прозвучало строго отмеренное безразличие.
Впервые за последние несколько дней Тони вспомнил леди Амелию. Напоминание о ней не доставило ему радости.
– Мы с миссис Персиваль… – Он умолк на полуслове, не находя слов, чтобы описать их отношения. Они наслаждались обществом друг друга, но она постепенно занимала все более важное место в его душе.
– Милорд, вам известно, что я не одобряю вашего поведения.
У него достало такта выслушать суровый вердикт с покаянным видом. Марми продолжала:
– Сердце – деликатный инструмент. Я знаю, что значит жить с разбитым сердцем, и мне не доставит удовольствия, если вы разобьете сердце миссис Персиваль.
А как насчет моего собственного? Невысказанный вопрос потряс его до глубины души.
Взгляд водянистых глаз Марми стал острым и проницательным.
– Вы сказали ей о том, что помолвлены?
Тони промолчал. Но Марми и не нуждалась в ответе.
– Я так и думала. – Она взяла в руки пяльцы для вышивания. – Отношения мужчины с женщиной не бывают простыми. Но чтобы вы ни сделали, не причините ей вреда, иначе я очень рассержусь.
– Все обстоит совсем не так, как ты думаешь, – примирительно пробормотал он.
– Я еще не ослепла и вижу, что происходит, – возразила она.