— Спасибо, — просто сказала она.
— Я сейчас вернусь. — Марк внимательно посмотрел ей в глаза. — Принесу халат и полотенца, чтобы вы могли вытереться.
Выражение ее лица нисколько не изменилось. Это отсутствие реакции показалось ему странным и неестественным — как будто она присутствовала здесь только наполовину. Чего же она хочет? Сначала она возникла на пороге его дома, промокшая и запачканная. Потом солгала про причину своего прихода. Теперь… теперь, видимо, все как раз должно проясниться.
— Две минуты, — сказал он. — Я вернусь через две минуты. И кроме меня, в доме и в самом деле никого нет, так что вернусь именно я, а не служанка. Мы понимаем друг друга, миссис Фарли?
Она кивнула.
Марк вышел. Ему отчаянно, страстно хотелось убедиться, что он в ней ошибся. Конечно, это было глупо — он ничего не знал об этой женщине, кроме деревенских сплетен и покроя ее платья. Но он так хотел поверить, что в ней было нечто большее.
Причудливая мечта взрослого мужчины, хмыкнул он. Вернуться и найти ее полностью одетой. Поговорить с ней, наконец, без свидетелей, без любопытных ушей, ловящих каждое слово. Он хотел… чтобы она ему понравилась. Хотел с самого начала. На рыночной площади его увлекли в сторону прежде, чем он успел хотя бы поздороваться с ней. Возле церкви им удалось поговорить всего пару минут. А между тем миссис Джессика Фарли возбудила его живейший интерес в тот самый момент, когда вздрогнула от прикосновения преподобного Льюиса. Словно наивный, неопытный юнец, он увидел в этом особый знак. В нас обоих есть что-то, что не дано заметить другим.
Но разумеется, он ошибся. Для нее он — не более чем трудная задача. Препятствие, которое нужно взять. Мужчина, которого необходимо соблазнить.
Марк покачал головой, взял полотенца и пошел обратно в гостиную, мысленно готовя себя к тому, что ему предстоит увидеть. Уходя, он оставил дверь гостиной открытой. Зрелище, которое предстало перед его взором, не стало для него сюрпризом.
Она успела сбросить платье и нижние юбки и, стоя спиной ко входу, пыталась справиться со шнуровкой корсета. Сквозь тонкую, липнувшую к телу ткань виднелись ее щиколотки, тонкие и изящные, и мраморно-белые икры. Он невольно обвел взглядом линии ее стройных длинных ног.
Она вдруг обернулась:
— О! Сэр Марк! Как неловко!
— О, умоляю вас, — холодно прервал ее он.
Она вспыхнула:
— Но…
Марк старался не отрывать глаз от ее лица. Он чувствовал себя так, будто стоял на краю скалы, а далеко внизу бушевали разъяренные волны. Один взгляд вниз — и дурнота овладеет им и увлечет туда, в пропасть.
— Прошу вас. Избавьте меня от объяснений. И сделайте огромное одолжение — попытайтесь услышать. Что, по-вашему, я должен был бы сделать в данных обстоятельствах? Предполагалось, видимо, что я буду так охвачен вожделением, что не смогу сдержаться и наброшусь на вас?
— Я… это… — Она глубоко вздохнула и сделала шаг вперед.
— Вы полагаете, что вид обнаженной груди и ягодиц способен настолько свести меня с ума, что я забуду о своих принципах? Я девственник, миссис Фарли, а не невинное дитя. Я не настолько наивен.
Она остановилась и невольно приоткрыла рот от изумления. Она была так близко, что он мог бы схватить ее — схватить и толкнуть в кресло, что стояло прямо у нее за спиной. И согреть ее все еще влажную и холодную кожу своими ладонями.
— Удивительно, что похоть не овладела мной целиком и я способен связно излагать свои мысли, не правда ли? — презрительно бросил он и уронил полотенца и халат на пол.
— Сэр Марк, простите мне мою прямоту. Я только подумала, что… — Она протянула вперед руку, и он непроизвольно, не успев подумать, что делает, схватил ее.
Не осторожно. Не нежно. Этот прием они с братом отработали в совершенстве еще много лет назад. Не важно, насколько силен стоящий перед тобой мужчина — он не сможет противостоять даже мальчишке, если заломить его большой палец назад. Марк и его брат упражнялись часами, днями напролет, пока не научились делать это механически, в ответ на угрозу.
Когда она потянулась к нему, он действовал так же — сжал ее руку в своей, чтобы можно было в любой момент вывернуть палец.
И она снова вздрогнула. Не от боли — он даже слегка не надавил на ее палец. Точно так же она дернулась, когда ее схватил за плечо Льюис. Просто потому, что к ней прикоснулись.
Если бы Марк умел чертыхаться, он бы непременно сделал это сейчас. Потому что хуже женщины, которая видела в нем лишь цель для соблазнения, была женщина, вознамерившаяся совратить его, не питая при этом ни малейших чувств к нему. Она была невероятно близко и, несмотря на свой испуг или отвращение, слегка запрокинула голову, чтобы ему было удобнее ее поцеловать.