И если бы он в свое время не побоялся настоять на своем, отказался бы идти в армию, ничего этого не произошло бы. Единственное, в чем он нашел утешение, что из-за случившегося он встретил меня.
Маркус признался, что пока он находился в рабстве, многое переосмыслил, и еще крепче убедился, что его душа лежит к торговле. Ему понравилось ходить на рынок, общаться с купцами, вести дела. В этом он чувствовал вдохновение и азарт. И теперь горел желанием вернуться на родину и начать жить заново. Вместе со мной.
Вира было предложено взять с собой, чтобы он также помогал следить за домом.
Мы еще раз вспомнили вчерашнюю ночь. Маркус пересказал, что происходило в доме, после начала землетрясения. Как они оказались заперты во внутреннем дворике, когда начался пожар. Как тушили воду. Как увидели, что мы начали тушить огонь со стороны входа, и это спасло гостей.
Я поведала, как разбирали завалы. Как пробиралась по заваленному коридору, практически на ощупь, пытаясь найти тела Маркуса и Юлиса. И если бы не Юлис, который подал голос, искала бы еще очень долго. Как мы тащили тело Маркуса по заваленному проходу.
Мой брюнет, слушая о своем спасении, не переставая гладил меня и повторял какая я смелая девочка. И как он мне благодарен.
Обсудили, что теткин дом можно предоставить Толстому Фогу, потому как он, оказывается, жаловался Маркусу, что его собственный дом нуждается в ремонте. Но, разумеется, передать на условии, что ему придется съехать, если моя родственница все же вернется. А пока ее нет — пусть живет.
С Эйстерией было решено пообщаться через несколько дней, когда у Маркуса более-менее заживет нога, а сам он окрепнет и наберется сил.
Вечером мы пили эщет, Маркус рассказывал о своей стране, а я слушала с замиранием сердца, будто сказку перед сном. Представляла маленький уютный домик где-то на склоне холма, вокруг земля, на которой растут травы для эщета. Как мы их собираем, сушим их на солнце, как Маркус каждый вечер заваривает напиток, полностью выращенный своими руками. Как то и дело делится радостными новостями, что смог договориться с очередным торговцем о выгодной продаже. Как у нас появятся дети. Мальчишки будут такие же упрямые и смелые как Маркус, а девочки — красивые и начитанные, как я.
Перед сном вместе с Виром мы помогли Маркусу принять ванну и сменили повязки. Рана на его голове оказалась не глубокой: кровь больше не сочилась и шрам начал затягиваться. Спина арамерца еще болела и была покрыта волдырями от ожогов, но он уверял, что ему становится легче от заживляющей мази.
Больше всего меня беспокоила его нога. Все-таки, дорога нам предстояла не близкая. Если на корабле можно плыть спокойно, то вот потом — кто его знает какой путь нам предстоит преодолеть?
Уже лежа в кровати и готовясь ко сну, я вдруг почувствовала тревогу. Мне стало не по себе, но я списала это на волнение перед путешествием. Да и Маркус быстро отвлек от ноющего зуда в груди шуточками и улыбками.
Мы еще долго лежали с ним в кровати, продолжая болтать. Я допытывалась о его чувствах: когда он понял, что влюбился в меня? Почему? Что нравится во мне? И о прочих наивных глупостях, которые могут интересовать лишь влюбленных.
Я засыпала, предвкушая как уже завтра мы наконец-то сможем уехать из этого города и Маркус обретет долгожданную свободу. Но мы даже не догадывались, что ждет нас следующим утром.
ГЛАВА 24
9 дней до визита Эйстерии
Сегодня мы собирались отправиться в порт, чтобы купить билеты на корабль, но не успели даже позавтракать, как на пороге дома появилась госпожа Эйстерия. Она выглядела разгневанной.
Все внутри меня сжалось в ледяной комок. Я совершенно не ждала ее так рано, и планировала сама наведаться к ней дня через три.
— Добро пожаловать. Что Вас привело? — я постаралась изобразить приветливую улыбку, хотя внутри сердце покрылось ледяной коркой.
Эйстерия не поздоровалась, решительно проходя в дом и ведя за собой восемь рабов. На этот раз на них не было ошейников, и они не ползали на четвереньках. Рабы были исключительно мужского пола и крепкого телосложения. От них буквально веяло угрозой.
— Где Маркус?! — спросила Эйстерия, отпихнув меня в сторону и проходя в гостиную, как к себе домой.
— В комнате прислуги. Что-то случилось?
Как она на меня посмотрела! С такой ненавистью, будто хотела сжечь взглядом.