Я замкнул парадные двери, уселся в машину, поехал. В город. Остановился в тихой боковой улочке возле отеля «Верной» и запер машину. Прошел в бар. Вечер был тихий, спокойный, мирный. Четыре-пять парочек и трое мужчин у стойки. Я взобрался на сиденье-вертушку. Тимми подошел и сказал:
– Вечер добрый, мистер Джеймсон.
– Не такой уж и добрый, – проворчал я в ответ мрачно и нарочито невнятно. – Устрой-ка мне «бурбон», Тимми. И не скупись: чем крепче, тем лучше.
Я положил на стойку доллар. Когда он забирал бумажку, я сказал:
– До чего хреновый мир нам достался, а, Тимми? С бабами никакой жизни нет, и без баб тоже не жизнь. Скажешь нет?
– М-м, да, так оно и выглядит иной раз, мистер Джеймсон.
Лоррейн частенько заявлялась в этот бар, и Тимми, похоже, сочувствовал мне не только на словах.
– Будь я проклят, если пойду домой. Сниму номер, хотя бы прямо тут, у вас а, Тимми?
– Что уж, всякое бывает, – сказал он не совсем впопад.
Я влил в себя спиртное и дал ему еще один доллар на чай. Теперь он меня запомнил. Выходя, я задел плечом дверной косяк. Потом быстро нырнул в машину и поехал к нашему строительному участку на Парк Террас. Теперь я благословлял Э. Д, за его упрямство. Давно уже я уговаривал его нанять ночного сторожа. Я убеждал его, что стайка юнцов из озорства способна нанести нам ущерб, который в несколько раз превысит все затраты на сторожа. А воры стащат что-нибудь – ищи их потом! Но он неизменно возражал, что рабочие обязаны запирать все инструменты и материалы в вагончиках и в сараях, а детям так и так не воспретишь стащить какую-нибудь там чурку, болванку или доску.
Я знал, что завтра утром точно по графику передвижные бетономешалки зальют раствором фундаменты десяти домов и будущие стоянки для автомашин. Формы были уже приготовлены. Я остановился за высоким штабелем полых кирпичей. Постоял, пока глаза привыкли к темноте. Нужно было убедиться, что стройплощадку не облюбовала какая-нибудь парочка. Ближайшие жилые дома находились за четверть мили отсюда. Где-то неподалеку голосами младенцев орали две кошки.
Я достал лопату, переступил через шнур и через дощатую перегородку – границу будущей бетонированной площадки. Еще три шага. Здесь. Основная масса раствора сбрасывается на середину, а уж затем разравнивается. Я выбрал дом, расположенный на покатом склоне, так что здесь для будущей автостоянки мы подсыпали землю. Я рассчитывал, что копать тут будет легче.
Легче, да. Но не так уж легко, потому что мне приходилось спешить. Я запыхался, спина и плечи уже болели. Нужно было бы копать еще глубже, но я остановился на четырех футах.
Я подогнал машину с погашенными фарами задним ходом почти вплотную к месту. Открыл багажник. Снял парусину. Потянул ее за ноги, привел в сидячее положение, после чего опять взвалил через плечо. Яма оказалась слишком тесной, и в длину, и в ширину места только-только хватило. Я пытался вообще не думать о том, что я делаю, забрасывая могилу землей. Но потом землю нужно было утрамбовать. Я утаптывал ее, а сам видел, как она лежит в бикини у плавательного бассейна, греясь на солнце. Видел ее в вечернем платье. Я видел ее шагающей, бегущей, смеющейся.
Земли оставалось в излишке меньше, чем я предполагал. Она заняла там совсем немного места. Оставшееся я разметал широкими взмахами лопаты. Потом парусиновой тряпкой тщательно загладил следы, которые я оставил, утаптывая почву.
Одиннадцать. Время поджимало. Я поехал домой, убрал лопату. Открыл встроенный шкаф в верхнем коридоре, достал оттуда оба дорожных чемодана. Я не поленился набить их доверху вещами, которые она захотела бы взять с собой. Все лучшее, все самое новое. Костюмы, юбки, блузы, туфли, драгоценности, духи, косметику. Я собирал это все так же лихорадочно и поспешно, как и она собирала бы. Я оставил открытыми пару ящиков и кое-что из тряпок уронил почти нечаянно, – пусть валяются в шкафу и на полу, так естественней.
Я был почти готов, когда зазвонил телефон. Пусть звонит. Одиннадцать раз проверещала проклятая машинка, прежде чем звонивший догадался повесить трубку. Я снес чемодан вниз и уложил в багажник медного «порше», туда же я сунул ее норковую накидку. Как обычно, она оставила ключ в зажигании. Я возвратился в дом и вышел оттуда в теннисных туфлях, в штанах, в которых я ездил когда-то на охоту, темной шерстяной рубахе. Я нес ее сумочку, при мне был также пистолет, автоматический, двадцать второго калибра, девятизарядный, к которому я не прикасался по меньшей мере три года. Все девять патронов были в обойме.
Как в прошлый раз, с Винсом, я обогнул полгорода, пока не выехал на ту же дорогу № 167. Здесь я повернул на север. Приземистая, прямо-таки стелющаяся по земле машина ввинчивалась все дальше в горы. Мне везло, дорога была пуста. Проезжая Бринделл, что в двух милях от озера, я особенно опасался, что кто-то заметит меня. Но нет, и тут было пусто, если не считать дюжины тусклых домов. В середине деревни я свернул на проселок. Ночь была так тиха, что Винс мог бы и проснуться, если бы я подъехал чересчур близко. Поэтому я выключил мотор где-то за четверть мили от дома и предоставил «порше» катиться по инерции, покуда деревья, окружавшие летний дом Мэлтонов, темными глыбами не выросли перед глазами. Здесь я нажал на тормоз.