Он попросил описать Винса, и я это сделал.
– Ты думаешь, у него были судимости?
– Затрудняюсь ответить.
– Ладно, отпечатки пальцев так и так найдутся в Вашингтоне, у военных. Там проверят. Если на него объявлен розыск, то это был бы хороший повод задержать твою жену.
– Не думаю, чтобы она этого хотела.
– Да, но ее отец этого хочет. Теперь насчет машины… Я подробно описал «порше», назвал номер.
– Он записан на ее имя?
– Да. Бумаги у нее с собой, так что она его может продать в любое время.
– Ты хоть приблизительно можешь сказать, куда они могли бы податься?
– Не имею представления. Почему-то у меня такое чувство, что они могли удрать за границу. Ему, кажется, Южная Америка по нраву. Он наморщил лоб.
– Ты доволен, что она уехала?
– В каком-то смысле – да. С ней становилось все труднее. Выпивка и все такое. Я уже подумывал о разводе. Но и привык, конечно, не все так просто. В чем-то мне ее будет не хватать.
– Замужняя женщина заводит шуры-муры с лучшим другом своего законного супруга. Старая история. Из-за этого поубивали немало народу.
– Я не склонен к насилию. Он усмехнулся.
– Бывал и склонен. Когда-то.
– Как ты думаешь, Пол, что дальше будет?
– Да не знаю я. Любая женщина имеет право ехать куда хочет. Детей у нее нет – значит, и бросить она их не может. Машину она взяла свою, а не твою, так что и с этой стороны к ней не подступишься. Но вот проверить этого молодчика мы можем, а если найдутся основания задержать его, то и к ней подход найдется. И тогда она, надо думать, вернется домой. Папаша затребует ее к себе. А ты? Ты, как я понимаю, не затребуешь?
– Я – нет.
– Ну, у тебя еще будет время поразмыслить.
– Вряд ли передумаю.
– Где ты нашел ее записку?
– В спальне.
– Где и как она лежала? Можно взглянуть?
– Что ты спрашиваешь! Пошли.
Мы поднялись наверх. Я прислонил листок к зеркалу на туалетном столике. Он бросался в глаза, не заметить его, войдя в комнату, было нельзя.
Он осмотрелся; медленными, тяжелыми шагами обмерил комнату, присвистнул.
– Хорошо живешь!
– Для двоих тут слишком просторно.
– Какие твои планы? Останешься здесь?
– Думаю, что да. На какое-то время. Он открыл гардероб и сказал:
– Чего это она так много платьев оставила?
– У нее их предостаточно. Все она не смогла бы забрать при всем желании. Покупала дюжинами.
– А где был этот… Бискай? В какой комнате? Я показал ему комнату для гостей.
– Как он себя чувствовал? В каком был состоянии?
– Рука на перевязи, прихрамывал, – сказал я. – Но мог передвигаться.
– А откуда хромота?
– Кажется, и на бедре ему что-то вырезали.
– Кажется? А точно ты не знаешь?
– Пол, теперь ты смахиваешь на полицейского, какими нас в детстве пугали. Винс не был из тех, кто любил о себе рассказывать.
– Хм. Друг его принимает у себя, а он в благодарность уводит его жену. Говнюк он, по-моему.
– Н-ну, правду говоря, я не ожидал от него такого. И ты бы не ожидал. По нему не скажешь. Мы сошли вниз. Он взял шляпу, откашлялся и сказал:
– Мистер Мэлтон предоставил нам пару хороших фотографий. Если мы что-нибудь откопаем на этого твоего друга, нам не составит труда разыскать и такую приметную машину и такую приметную дамочку. Я ее видел пару раз. Только не знал, кто она такая, пока сегодня не увидел ее фото. Она прямо как кинозвезда. Эта, как ее… Элизабет Тейлор.
– Говорят, что так.
– Ну, приятно было снова тебя повидать, Джерри. Может, выпьем еще как-нибудь вместе пивка.
– Да, это бы не мешало.
– До следующего!
Он вышел, уселся в свою машину и помахал мне. Долгий вздох облегчения высвободил наконец из моих легких воздух, копившийся в течение часа. Хорошо все получилось. Лучше некуда. Осложнений теперь не должно быть. История с Филадельфией малость подкачала, но, кажется, у него она подозрений не вызвала. И записку он оставил. Текст переписан. Я вспомнил, что по составу чернил можно определить, когда сделана запись. Взяв обе записки, я порвал их, пошел, бросил в унитаз и спустил воду. И тут вдруг спохватился: нет никаких доказательств, что почерк на записке не подделан, что это ее почерк.
Глава 10
Вечером после визита Пола Хейссена я опять был в летнем доме Мэлтонов над озером. Черный кейс лежал на своем месте. Я забросил его в машину и поспешил домой. Доехал без приключений.
Вернувшись, я спрятал кейс в подвале, под дровами, предварительно затолкав туда и свою долю. Мне нравилось, как тесно, как монолитно выглядела опять эта громадная куча денег. Туго перевязанные пачки прижимались друг к другу почти любовно, им явно не хотелось разлучаться. У меня даже пульс становился чаще при взгляде на них, дыхание укорачивалось.
Утром в пятницу я поехал на стройку и сказал Реду Олину, что мне нужен ящик таких-то размеров, чтобы вложить в него вещи. Ящик должен быть очень прочным. Ред тут же поручил работу некоему Циммерману, и за то время, пока я совершал свой обычный обход объектов, ящик был уже готов. Мы закрепили его поверх машины. На обратном пути я останавливался, чтобы приобрести веревки и толстую, плотную оберточную бумагу.
Ирена ушла уже домой. Убедившись, что все двери заперты, я достал из кейса деньги. Семнадцать одинаково солидных коричневых пакетов. В каждом по двести тысяч долларов, не считая последнего, состоявшего из пятисотдолларовых банкнот. Я погрузил их в ящик. Деньги заняли почти половину его объема. Я вытащил ящик наверх, в гостиную, и там заполнил его до отказа книгами. Приладил крышку, аккуратно привинтил ее и надписал на деревянной поверхности красным карандашом свое имя.