Я отвинтил крышку. Пол начал вынимать книги. И обнаружил коричневые пакеты.
– Старые пластинки, – сказал я. – Деловые бумаги, газеты по специальности. И так далее. Могу показать поштучно. Открывать?
Большим пальцем он нажал на верхний пакет – сверху, с боков.
– Не нужно.
Мы снова вложили книги в ящик. Я привинтил крышку. Он поблагодарил работников склада, и мы вышли на свет божий. Он проводил меня до машины и сказал:
– Бармен в отеле «Верной» показывает, что ты заходил часов в десять и был в состоянии сильного опьянения.
– Наверное, был.
– Если бы ты попросил еще порцию, он бы не дал. По его словам. Еще он сказал, что ты жаловался на семейные обстоятельства.
– И обстоятельства были.
– Да, верно.
– И что дальше, Пол?
– Посмотрим. Подождем, не вынырнет ли где-нибудь «порше». Она теперь считается пропавшей без вести при подозрительных обстоятельствах, и мы можем объявить розыск. Уже объявили. По всей стране, но без шума, чтобы репортеры не пронюхали. Так что хоть об этом можешь не беспокоиться. Газетчики еще ничего не знают.
– А если вы не найдете ее так быстро?
– Если, скажем, две недели розыска ничего не дадут, придется начать все сначала. Вызовем тебя, ты должен будешь дать подробные пояснения.
– Так вы не собираетесь оставить меня в покое?
– Почему же? Как только узнаем, что с ней…
– Ясненько.
Я включил мотор. Пол уже уходил, но вдруг обернулся, наклонился к окошку моей машины и сказал:
– А все-таки странно с этим твоим другом. Бискай, так ведь его?
– Бискай. А что странно?
– Обычно это никакая не проблема. Отпечатки пальцев из его послужного списка берут у военных, сравнивают с его же отпечатками в картотеке ФБР, и мы получаем ответ. А на этот раз все выглядит так, как если бы они нас решили оттереть. Я такого и не упомню. Может, это потому, что он из-за границы! прибыл? Не наш человек.
– Не наш?
– Многого я и сам не знаю. Визит вежливости они нам нанесли. Похоже, что в Вашингтоне кого-то очень заинтересовал твой друг. Это, правда, мое личное наблюдение. Кстати, а у тебя они были?
– Пока что нет.
Я поехал в контору. Лиз сидела за машинкой. Она окинула меня равнодушным взглядом. Подчеркнуто равнодушным. Какое-то время она была частью моей жизни, крупицей света, но рыжая бабенка загасила ее быстро и сноровисто. И все как-то потеряло смысл.
Я спросил Лиз, могу ли я пройти к Э.Д.
Она встала, подошла к дверям. Сказала что-то вполголоса.
– Джерри? – раздалась из кабинета знакомая труба. – Пусть войдет.
Она приоткрыла дверь пошире и придерживала ее, пока я не прошел мимо. Достаточно близко, чтобы ощутить запах ее духов. И достаточно близко, чтобы почувствовать, как она вздрогнула, ничем внешне не выдав себя. Двери за мной тихо затворилась.
– Э.Д., – сказал я, садясь, – полиция шляется без конца и вынюхивает, и это с вашей подачи. Вы, Эдит и ты, дошли почему-то до безумной мысли, что я убил Лоррейн. Я выражаюсь понятно?
Он не ожидал такой прямоты, лицо его побагровело.
– Мы, Эдит и я, просили, чтобы и такая возможность не упускалась из виду. Если даже Лоррейн действительно сбежала с твоим другом, она не могла не известить нас. Эдит считает это невозможным.
– Если действительно сбежала… А что она могла еще сделать?
– Вот это пускай и выяснит полиция.
– А мне что прикажешь делать? Ситуация такова, что дальше работать на тебя мне было бы тяжело. Слишком далеко все зашло.
Он скосил глаза вниз, на свои чистые, маленькие бело-розовые ручки, лежавшие на зеленом сукне стола; ладошки как бы сами собой задвигались, потирая друг друга.
– М-да, я полагаю, было бы лучше, если бы ты взял отпуск – до того, как все разъяснится так или иначе.
Дверь за спиной у меня открылась, Эдди вошел в кабинет решительными крупными шагами. Расставив ноги на ширине плеч, он навис надо мной. В лице его что-то постоянно двигалось и перемещалось. Не скажу точно, кого он таким образом изображал – Дугласа или Ланкастера. В любом случае имитацию нельзя было признать удачной.
– Что ты сделал с моей сестрой, Джеймсон! – увы, он начал с крика.
Я окинул его скучающим взглядом и зевнул. Он топнул ногой.
– Я тебя спрашиваю! – голос его залез на пол-октавы выше, он весь дрожал.
– Сначала достань платок и утри сопли, – сказал я, – если у тебя есть чистый платок.
Он размахнулся и, наверное, заехал бы как следует мне в челюсть, но я успел уклониться. Маленький злобный кулачок пронесся мимо, так что щекой и губами я ощутил движение воздуха. Промахнувшись, он потерял равновесие, нелепо перевернулся и угодил ко мне на колени. Я поддал ему леща. Пролаяв что-то неразборчивое, он вылетел из кабинета, хлопнув дверью. Я смотрел на Э.Д. У него было виноватое лицо, явно взывающее к снисходительности.
– Эдди очень переживает, – сказал он.
– Можно то же сказать и обо мне. Он втянул нижнюю губу, на целый порядок увеличив свое сходство с карпом, потом выпустил ее. И сказал:
– Не могу избавиться от чувства… С женой будет истерика, если я ей это скажу. Но ведь это от меня не зависит. Инстинкт, может быть? Не могу избавиться от чувства, что она мертва. Логика, всякие доводы не помогают. Нынче ночью я видел ее во сне, и она была неживая.
– Может, она и выглядит сейчас неживой или полуживой, – сказал я, – но это в том случае, если она опять напилась до беспамятства. Держу пари, она загорает где-нибудь в Палм-Спринг. Греется на солнышке возле бассейна и уже успела принять как следует.