Хотя это у многих. Почти у всех. У тех, кто не справился с этой жизнью, не сумел ее осознать и принять, как должно, а необдуманно решил, что морской берег, где ждала принца юная Ассоль, - наилучшее место существования.
Ладно, не надо загружать, забивать себя тоской. Ничто в целом свете не может нас подкосить, а вот сами мы себя бьем очень больно - страдаем по прошедшему и слишком часто думаем о прошлом. Кажется, очень немногие живут сегодняшним днем - большинство намерено жить позднее. Но пока мы откладываем жизнь на завтра и послезавтра, она незаметно проходит. Истина давняя. Подруги толковали про другие жизни... Да это глупость! Зачем они нам, если мы с одной, Богом даденной, толком справиться не умеем!
Потом время словно разорвалось, расслоилось, рассыпалось, показалось непоследовательным - маленький сын совершенно непохож на сына взрослого. Неужели это тот самый, который не спал ночами, вопил и ревел, не желал расставаться с коляской - ленился ходить, который обожал мягкие игрушки, не любил темноты и скупо общался с другими детишками?..
Катя стирала его обожаемых мохнатых зайцев и собак, развешивала сушить и приговаривала:
- За ушко да на солнышко!
Почему люди так привязаны к этой расхожей истине, что время летит, а жизнь проходит, как один день? Никуда оно не летит, и жизнь идет себе размеренно и неторопливо, как ей и положено. И ее события - ах, это было словно вчера! - были не вчера вовсе, а давным-давно. Оглянешься - сколько лет прошло... И столько всего случилось... Река жизни принесла, прибила...
Получить алименты в суде... Да это ведь невозможно! Ах, ваш муж - творческий человек, член Союза художников? Да вы что! Как мы с него получим деньги? Его гонорары сначала еще надо найти. Вы беретесь их отыскать? Ах, нет?! И мы тоже - нет. Это нереально. Чего же вы от нас хотите? Судебный пристав не может...
И Катя махнула рукой на алименты.
Она всегда очень плохо знала живопись и не любила ее, редко бывала в музеях и на выставках, хотя муж был художником. Впрочем, наверное, именно потому, что он был художником, Катя так плохо и знала живопись...
Позже она стала настоящим мужиком - извратилась - все повадки и привычки, все поведение мужицкое. Или ей так только казалось? Но казалось упорно.
А Платоша лет до трех был уверен, что "папа" - нет такого слова...
С будущим мужем на первом свидании вышел казус. Володя мучился насморком, но хотел скрыть это от Кати и без конца наклонялся, чтобы завязать шнурки. Что же это за шнурки такие? Катя начала беситься. Неужели нельзя завязать толком или купить другие? Оглянулась: ухажер вытирает нос. Может, стоило тогда Володю оставить вытирать нос дальше? Оставить с носом... Примитивная игра слов. Банально до омерзения.
И все это смешно и грустно... И не очень прилично. Но факт...
Был у юной Кати в жизни один случай... человек звал ее к себе на интимное свидание и явно строил планы и на дальнейшее. Она собиралась идти, и парень нравился... Но не пошла. Застеснялась. Чего? Смешно и стыдно сказать... На ней в тот день оказались дурацкие трусы. Желтые панталошки в крупный горошек. И она испугалась, что их увидит мужчина... Позорище. И никуда не пошла. А он воспринял это как отказ - да как еще он должен был это воспринять? И пропал... Больше они не виделись, у него другая судьба, и у Кати тоже. Своя семья, развод, сын Платоша... И муж после развода, предрекающий:
- Ну, парня ты, конечно, ухайдакаешь!
Но иногда Катя вспоминала тот случай - далекий-далекий... И вздыхала, и думала: как все это нелепо и ненужно - юношеские страсти, панталончики... Жизнь не может состоять из этих мелочей. Но ведь состояла...
На углу Петровки был магазин женской одежды. Его прозвали "Смерть мужьям". Подруга Вера туда часто заглядывала, а потом вдруг словно ненароком сообщала:
- Кать, тебе нужен предмет?
Так Вера называла панталошки или трусики.
- О-очень приличный, беленький... и все размеры есть... Бежим?
И они мчались. Пока не расхватали. В стране неуемного дефицита нужно очень хорошо ориентироваться и быстро бегать.
Вера удивительно легко втерлась к Кате в доверие, завоевав и подчинив ее сумрачную и смятенную душу. И Кате даже стало казаться, что это счастье - такая подруга.
Перед очередным выходом в свет, то бишь на какой-нибудь вечер или в театр, Вера всегда просила Катю зайти за ней. И ныла, и капризничала, и умоляла...
- Что-то я так боюсь... не знаю прямо, что надеть... Ты мне посоветуй, Котик, что выбрать, а то в прошлый раз я, по-моему, была чучело чучелом. А сегодня как раз собирался прийти Никита... ах! - Вера поднимала светлые глазки к потолку. - Он тебе не нравится? - и ревниво смотрела в упор.
Катя улыбалась.
- Нет, не нравится. То есть не в том смысле... Он милый. Но не мой вариант.
Вера успокаивалась.
Сцена повторялась с завидным постоянством. Только менялись мужские имена.
Главным Вериным пристрастием было зеркало.
Однажды пристально оглядывая себя в очередной раз, она сказала, обращаясь к зеркалу:
- Свет мой... Неужели мне, вот такой, и придется умереть? Но это ведь невозможно...
Сидящая на тахте Катя весело подтвердила:
- Обязательно! Как в том известном анекдоте.
Подруга насупилась.
- "Обязательно...". Просто глупо... Выдумала бы что-нибудь...
Катя засмеялась.
- Да что? Я правду сказала.
- Правду... - проворчала Вера. - Вот так всегда: куда ни сунешься - всюду она, эта поганая правда! Ненавижу я ее, презираю!
Катя удивилась.
- Как это можно: ненавидеть правду?
- Да так! - в ярости закричала Вера. Катя еще никогда не видела ее такой. - Очень просто! Эта твоя правда... она всегда бьет в лицо, тычет мне туда своими чересчур чистыми ручками! Лепит какие-то идеалы и принципы, в которых я не нуждаюсь! У меня они свои, свои собственные! А у нее - другие!
- Ну, и живи по своим... - неуверенно пробормотала Катя. - Зачем так переживать?
- А я и не переживаю! - отрезала Вера. И стала обычной. - Посмотри, Котик, я прилично оделась? Все в тон? Ах, я так боюсь... Придет Ванька... А тебя часто спрашивают на улице, как пройти куда-нибудь?
Катя удивилась вопросу.
- Часто. А что?
- Да ничего особенного... Я так и думала. А меня никогда. У тебя лицо такое... Видно, что готова помочь. И всегда мнешься, как салфетка. Люди делятся на две категории: вечно сажающие на свою одежду пятна и всегда выходящие чистенькими из любой ситуации. Ты из первых.
- А ты? - резковато спросила Катя.
Вера улыбнулась.
- Да ладно тебе! Меня сегодня в школе один гаврик спросил, почему в Англии полицейских называют "бобби".
- И что ты ответила?
- Запараллелила с русским - это лучше всего - и сослалась на жаргон. Мы ведь тоже своих называем "менты" и "мусора". Глупо, но смешно. Я давно заметила: смешное редко бывает умным. Обычно какая-нибудь чушь или сальность. Умна сатира, сарказм. Но это совсем другое.
Катя думала, что вся жизнь у Веры в кармане. И не слишком ошибалась.
Однажды Катя прочитала первокласснику Платоше сказку Даля "Старик-годовик". Потом рассказала, что Даль написал толковый словарь русского языка, а через неделю спросила:
- Ну, кто написал толковый словарь русского языка?
- Старик-годовик! - ответил сын.
В тринадцать лет Платоша попросил на день рождения толковый словарь Даля и нес его домой торжественно и важно. А позже взялся читать и изучать энциклопедический словарь. Через полгода знал его почти наизусть. И Кате тотчас все стало ясно насчет дальнейшей сыновней судьбы. Платон мне сын, но истина... Она всегда крайне дорогая штука. И сколько уже за нее плачено-переплачено... А сколько еще придется платить?..
- Зачем тебе эта школа? - выходила из себя мать. - Ну, зачем?! Ты мне можешь это объяснить? Школа... Это маразм! Дамская кунсткамера - вот что это такое! Слишком средняя школа. И этот твой педагогический институт! И, кстати, хочу тебе напомнить твоего любимого поэта: "Умный любит учиться, а дурак - учить...". Я прихожу к выводу, что в педагогическом НИИ ситуация - как в свое время была в Эквадоре. Там тогда стало генералов больше солдат - звание генерала раздавали налево и направо за любую мало-мальскую заслугу. Точно так же и у педагогов по части звания академиков - "генералов больше солдат". Кругом у них - одни академики. Вписал пару новых слов в исследование педагогики - и все!