– А бывают лихие случаи?.. – заинтересовался Синелев.
– Бывают, как не бывать? Всё из-за денег, самый проклятый металл…
Артельщик вынул из кармана несколько рублей и какие-то документы, которые он не успел на станции положить на место и открыл сумку. Пока он клал в одно отделение документы, а в другое деньги, Синелев увидел пачки сотенных бумажек, свёртки серебра и золота.
– И по много вам собирать приходится?
– Тысяч до сорока, а то и больше… Самая неприятная наша обязанность… И то ещё опасно: часто приходится слезать на ходу и садиться на ходу… Спаси Бог, оступишься…
Какая-то ужасная мысль, которая как молния мелькнула в голове Синелева… Мысль эта не успела сложиться, оформиться, но он почувствовал такой ужас и такая слабость вдруг появилась у него в руках и ногах, что он думал, не умирает ли он от разрыва сердца.
Поезд стал замедлять ход, приближаясь к станции. Артельщик стал собираться выходить, чтобы получить ещё деньги и ещё документы. Он замкнул сумку на ключ и сказал:
– Позвольте, ваше благородие, около вас оставить сумку: уж очень тяжело таскать.
Синелев пролепетал.
– Пожалуйста… как хотите…
Раздался глухой свисток паровоза, сигнал приближения к станции. Артельщик вышел на тормозную площадку вагона.
IV
Едва он захлопнул за собой дверь вагона, Синелев хотел броситься вслед за ним, чтобы заставить его взять с собой свою проклятую сумку. Но не двигались ноги, не было сил шевельнуться, словно загипнотизированный чем-то, Синелев погрузился в странный сон… Что-то в нём разделилось пополам, и стало два Синелева: один не мог двигаться и только смотрел, как живёт, как действует другой Синелев.
Нужно скорее отдать сумку, пока ещё не остановился поезд, пока ещё артельщик не сошёл на станции… Ведь, это сатана, наверное, он внушил артельщику такую шальную мысль: доверить сумку человеку, нуждающемуся в деньгах… О, как бы хорошо было с этими деньгами! Но нет, скорее, скорее… возвратить… отдать…
Синелев идёт. Открыв дверь на площадку вагона, он видит артельщика: тот стоит у открытой выходной двери и держится за скобку, обтянутую сукном, чтобы не морозила рук, и, перегнувшись вперёд, смотрит на приближающуюся станцию. Поезд ещё идёт довольно быстро.
Синелев вспоминает ту первую ужасную мысль, вспоминает как нечто такое, что он должен выполнить непременно, во что бы то ни стало, и вдруг изо всей силы толкает артельщика…
Тот срывается и летит… Раздаётся долгий, раздирающий душу крик…
Синелев бросается в вагон, захлопывает обе двери, в одну минуту разрезает саквояж, и набивает карманы золотом и свёртками кредитных билетов…
Поезд остановился.
Синелев бросает под диван ещё не совсем опорожнённый саквояж и выбегает из вагона в дверь, противоположную станции. Вот, он уже на рельсах, поблизости ни души. Но по ту сторону поезда идёт суетня, слышится громкий разговор…
Доносятся фразы:
– Жив… в снег упал… офицер вытолкнул… сумка… скрылся…
– Значит, ищут, спрятаться негде… форма выдаст… Найдут, – сейчас найдут.
– Так вот же вам!..
И Синелев выбрасывает из кармана всё, что он награбил из сумки; потом вывёртывает карманы, – там ничего не осталось.
«Мёртвые сраму не имут», – вспоминает Синелев и вынимает шашку. Эфес упирает в землю, становится на колени, сгибается; кончик лезвия шпаги касается горла.
Люди ищут его; вот они приближаются, мелькают в их руках фонари… Они громко говорят. Спешат к нему…
– Так вот же вам, – повторяет Синелев…
V
– Ваше благородие, эй, ваше благородие!.. Ох, и уснули же вы крепко! Ваше благородие, да что вы так смотрите?.. Крепко, говорю, вы уснули!.. Насилу вас растолкал… Стонали шибко… А в сумку вцепились как!.. Бережёте чужое добро… Покорнейше благодарим… Вот сейчас и к вашей станции подъедем… Выходить вам…
Синелев оглядывает вагон, артельщика, который берёт свою сумку и добродушно улыбается, Синелев смотрит в окно на тёмную ночь и на летящие огненные нити, крепко трёт лоб…
– Так это сон!.. О-о-о-о!..
Тяжёлый вздох со стоном вырвался из груди Синелева.
Он поднялся бледный и не помнил, как вышел на станцию, как вынесли его вещи, как он поздоровался с начальником станции, который поздравил его с приездом и сказал: «Вот когда повинтим!»
Синелеву казалось, что он постарел на много лет и стал другим, совсем другим человеком.
– Здравствуйте, ваше благородие!
Это Захар, крестьянин, который у матери Синелева служит и за кузнеца, и за работника, и пахаря.