– У него волосы очень торчат на груди! Много! – виновато и чуть брезгливо улыбаясь, призналась Катя.
– Волосы на груди – это настоящий мужик! – Настя повернулась от окна и посмотрела на Мурада. – Может, мне замутить с ним? Он тут крутой! – Настя, как уверенный в себе охотник, небрежно изучала развалившегося в кресле Мурада.
Сели за стол, Мурад говорил длинные восточные тосты, выпил брудершафт, обнимал и по-братски аккуратно целовал невысокую и пухленькую именинницу-хохлушку.
Катя за день побывала в двух риэлторских конторах и успела посмотреть три адреса в разных концах Москвы, им подходил только один – небольшая отдельная комната в квартире – но там хотели три оплаты вперед, что было подозрительно, да и денег не хватало. Катя пересказала все сестре и сидела тихо, устало, наблюдала необычное застолье. С одной стороны от нее через угол стоял стул Мурада, который не сидел на месте, а все время картинно вскакивал с бокалом в руке, с другой – толкала локтями подвыпившая разгоряченная Настя.
– Может, останемся, здесь переночуем? – зашептала Настя, – Ольга говорит, раскладушки есть. Ты что не пьешь?! Пей, сейчас спать ляжем, все устроится, деньги будут, видишь, сколько за полдня… Занять можно, если что, хочешь я у Мурада попрошу. У него сегодня… такой пакет бабла был! – Настя вытаращила глаза. – А, может, вообще здесь жить можно, надо поговорить с девчатами.
Ночевать было негде, и Катя только неуверенно жала плечами. Она была благодарна хозяевам за тепло и еду, но ей здесь не очень нравилось. Что-то было искусственное и даже нездоровое в этом веселье. Все преувеличенно громко смеялись на не всегда смешные шутки Мурада и потом еще качали головами, как им смешно.
Стол был простой: колбаса, сало, жареные окорочка, да свежие овощи, нарезанные «огородом». Пили водку, Катя поднимала и ставила свою рюмку. Мурад, обнаружив обман, попытался заставить, но Катя не сдалась. Тогда Мурад отправил молдаванина за сладким вином и тортом.
Настя на радостях набралась, стреляла у Мурада сигареты, трясла пепел в крышечку из-под водки и на край своей тарелки, все громко смеялись, разговаривали, перебивая друг друга, молдаванин Ваня в пятый раз объяснял Насте, как правильно держать стакан, как пьют у них в Молдове. Мурад много курил, громко хвастался и показывал на айфоне свой большой дом в Баку, свою яхту и своих коней. У него были кони в горах, их пасли пастухи. Его не особо слушали, видно, он не впервые это говорил, и он стал показывать свои богатства Кате. Придвинулся совсем близко, так что касался ее ног коленями, прямо перед Катей приставил айфон к тарелке и требовал, чтобы она листала фотки. Самого Мурада не разобрать было на этих яхтах и конях, Катя вздохнула, подняла свои вежливо улыбающиеся бархатные глаза навстречу не очень приятному водочному и табачному запаху изо рта Мурада и… почувствовала его руку у себя на джинсах. Мурад продолжал улыбаться прямо в глаза, а рука уверенно раздвигала ей ноги и лезла дальше. Другая его рука властно вцепилась в Катину талию, а эта гладила, мяла и лезла. Катя замерла, пораженная, уверенная рука достигла джинсового тупика, Катя вздрогнула, очнулась, схватила руку и встала, отталкивая Мурада. Будто скидывала с себя мохнатого паука, упавшего на голый живот, стол шатнулся, бутылка грохнулась, водка полилась толчками. Ваня вскочил, подхватил бутылку, все засмеялись, не глядя на Мурада, лица сделались напряженные и растерянные.
– Извините, – Катя, все еще чувствуя руку Мурада у себя на ногах и вцепившись в Настю, стала выбираться из-за стола.
– Что случилось? – дружеским озабоченным голосом спрашивал сзади Мурад. – Катя, простите, это я виноват! Я толкнул бутылку! – И он расслабленно рассмеялся, виновато разводя руки в стороны и вверх, показывая всем, что это он виноват. Что вот они, его красивые руки, они совсем не под столом.
Девчонки ехали в метро по зеленой ветке. Было тепло, вагоны полупустые. На конечной вышли и пересели в обратную сторону. Настя все сокрушалась и вздыхала по поводу Мурада, все пыталась выяснить, дыша на сестру спиртным, как именно он к ней лез. Потом жаловалась, что ноги устали ужасно, стояла целый день, потом тихо уснула, привалившись к Кате. В первом часу вышли на все том же, опустевшем к ночи Ярославском вокзале.
Черненький жилистый и неулыбчивый парнишка из камеры хранения, не спрашивая номерков, принес их сумки и сел, отвернувшись в экранчик айфона.
– У меня последние трусы остались, – тихо ужаснулась Катька.
– Мои наденешь!