— Спасибо! Честное слово, хватит! — вежливо кивал Пугачев, умоляюще взглядывая то на Надю, то на Павла Павловича, к коему проникся симпатией, возможно, потому, что тот не выпускал из рук бутылку и был похож на радушного официанта. «Это же фарс, то, что здесь происходит! — подумал Пугачев. — И я опять в роли клоуна».
Он успел опьянеть и теперь не так отчетливо различал лица Надиных родителей, зато Надино видел хорошо и близко. Оно было изумительно, это даже было не лицо, а берег обетованный, к которому положено стремиться изо всех сил. Неважно, пьяный ты или трезвый. Надо стремиться и спешить.
Беседа за столом была самого светского толка. Павел Павлович советовался с ним насчет покупки, машины.
— Все-таки, как вы считаете, что лучше — «Жигули» или «Волга»? — спрашивал отец Нади. — У меня раньше был «Москвич», но я его продал. Думал, вообще обойдемся без машины, без лишних хлопот. Но, знаете ли, привык, и уже трудно обходиться.
— «Волга» — большая семейная машина, — рассуждал в ответ, Федор Анатольевич. — Но «Жигули» лучше. В смысле, маневренности.
— Вы совсем не кушаете! — беспокоилась Анастасия Ивановна, жалостливо засматриваясь на Алешу. — И мальчик не кушает. Тебе не нравится, Алеша? Бери еще торт… Ну-ка, давай свою тарелку.
— Не хочу! — Алеша умял уже куска четыре бисквитного торта и теперь чуть ли не засыпал на стуле.
Но он не забывал про патроны и ждал случая, чтобы вступить в разговор. Он ждал, чтобы Надя сама вспомнила про пистолет, но она не вспоминала. Она, сидела рядом и иногда невзначай гладила его по головке, по плечу. Унижала этим страшно. «Я не маленький, — думал Алеша. — Зачем она так при всех?»
Павел Павлович обнаружил, что водка кончилась и на столе осталось только сухое вино.
— Вдарим, нешто, по рислингу? — предложил он Пугачеву. Сам он только пригубливал.
— Охотно, — согласился тот. — Охотно вдарим.
«Какой дикий фарс, — продолжал он злиться. — И зачем этот пожилой, умный, опытный человек обхаживает меня, как младенца? За кого он меня принимает? Ах, да! Они смотрят, какую опасность могу я представлять для их дочери… Неужели непонятно, что ровно никакой? Неужели он еще не понял? Мать, я вижу, давно поняла. А он еще нет?»
Он решил помочь Павлу Павловичу, утешить его настороженное родительское сердце.
— Мы с Алешей так благодарны вашей дочери за приглашение, — заговорил он нетвердо. — Нас редко куда приглашают. Мы нелюдимы, вдобавок я люблю выпить. Много пью. А когда напиваюсь, становлюсь болтлив не в меру, злобен. Могу наговорить гадостей. Кому это понравится… А вот ваша дочка не побрезговала… Алеша, поблагодари! Странно только, что день рождения — и никого нет. Я имею в виду других гостей.
— Перестань! — резко сказала Надя. — Прошу тебя, перестань, Федор!
Наступила маленькая заминка. Павел Павлович насильственно улыбнулся. Он и в самом деле никак не мог составить мнение о госте. С одной стороны, вроде никчемный, пустой человек, пьющий. Но Кораблев не вчера родился и привык не спешить с выводами о людях. Он был властен и суров и не любил ошибаться. Было время, когда он много раз ошибался и расплачивался за ошибки дорогой ценой. В глазах Пугачева он разглядел боль, растерянность, а в словесном бреде различил какие-то шорохи, значения которых не улавливал.
— Гостей Надя не пригласила, — объяснил он. — Это ее инициатива. А мы с Настей любым гостям рады. Всем подряд.
Этим «любым» он нанес Пугачеву сильный удар, но не вывел его из себя. Более того, Федор Анатольевич в присутствии Нади не имел характера и, значит, не мог по-настоящему обидеться или распсиховаться. Он мог сделать вид, что возмущен, но это было притворство.
— Да вы кушайте, кушайте, — опять вмешалась хозяйка. — И ты кушай, мальчик. Не стесняйся.
— Пойдем домой, папа! — резанул вдруг Алеша, поднимая гневный взгляд на Павла Павловича. Он всегда знал, кто хочет задеть и унизить его отца, и вставал на защиту немедля, как маленький рыцарь. — Пойдем, папа. Мы уже засиделись тут.
Надя заплакала. Уткнулась в тарелку и заплакала беззвучно. Никто сразу не понял, что она плачет. Вообще все произошло в удивительно быстром темпе — все эти именины. С того момента, когда Пугачев в прихожей выронил на пол связку ключей, часы отстукали всего-навсего минут сорок. И вот уже он нализался до чертиков, а виновница торжества рыдала под унылыми взглядами родителей. Очень оперативное застолье, без обычных пауз, длиннот, какой-то рывок на короткую дистанцию. Одна Анастасия Ивановна еще не достигла, пожалуй, финиша и машинально тянулась к Пугачеву с фарфоровой салатницей. Правда, и про нее трудно было утверждать наверняка, собирается ли она дальше кормить гостя или намерена швырнуть ему в лицо полную ложку майонеза. Такая у нее была напряженная поза.