Предчувствие опасности не покидало Надю ни на минуту. Она изнервничалась, истомилась, плохо спала ночами. Дома тоже было неблагополучно. Родители прятали от нее глаза, что-то таили. Мама ходила с припухшим лицом, какое бывает после долгих слез. Надя чувствовала себя окруженной невидимым черным кольцом. Злой дух витал над ней.
Теперь вот и Федор пропал. Куда он пошел? Что еще затеял? «Если между нами и могло быть хорошее, — думала Надя, — то уже не будет. Вряд ли после всего, что случилось, мы сможем улыбаться друг другу и глядеть ясными глазами. Нас всех испачкала ложь и еще что-то, чему нет названия».
К ней приблизился Виктор Муравьев и застыл рядом с таким выражением, будто оказался тут случайно.
— Чего тебе, Вить?
— У тебя что-то стряслось, — сказал он. — Если нужна помощь…
— Помощь мне не нужна. — Надя пошла прочь, а он побрел за ней, чуть приотстав.
— Зря ты так, — бубнил Виктор, — я тебе друг. Пусть ты не можешь любить меня, я это пережил и успокоился. Но мне невмоготу смотреть на тебя такую.
— Какую?
— Надя, тебе точно уши заткнули и глаза выкололи. Ты слепая и глухая.
— Ой, как страшно!
Виктор почему-то не догонял ее, сопел за спиной.
— Мы с тобой похожи, Надя. Когда мне плохо, я тоже стараюсь замкнуться, загородиться от всего. Но это не поможет. Спасает только время. Время проходит, и мрак обязательно рассеивается… Ты влюбилась, Надя?
— Да, по уши.
Некоторое время они шагали молча.
— Витя, — заговорила Кораблева, — если про меня станут говорить, что я подлая, развратная лицемерная тварь — ты поверишь?
— Я кости переломаю тому, кто так скажет!
Она повернулась к нему. Виктор страдал не меньше, чем она. И его страдания были безнадежны. Он хотел ей помочь и сам нуждался в помощи, но ему помочь никто не мог. У него на лице было написано, что он болен неизлечимой болезнью, и еще было написано, что он счастлив подцепить эту болезнь.
— Спасибо, Виктор, — оказала она. — Не знаю, как это все получается странно. Конечно, мне нужно быть с тобой. Но это невозможно. Я не могу.
— Понимаю. Я тоже, оказывается, не могу быть с Симочкой Пустовойтовой.
— Нам было бы хорошо и просто с тобой, Витя.
— Да. Слишком хорошо.
— Ну, ты иди, Витя, в одну сторону, а я пойду в другую. А в следующий раз мы с тобой опять поговорим.
— Я бы хотел тебя поцеловать!
Она подставила ему щеку. Посторонний наблюдатель вполне мог принять их за влюбленных, которые никак не могли расстаться. Целуются посреди улицы, хоть трава не расти.
Она пошла в метро, а Виктор вернулся на факультет.
Федор Анатольевич, будучи не в состоянии ни работать, ни делать вид, что работает, отпросился у Петра Гавриловича с обеда.
Он доехал до ближайшего вокзала, сел в первую попавшуюся электричку и уставился в окно. Быстро кончилась Москва, и замелькали пригородные станции, размытые серой слякотью низенькие строения под козырьками, нахохлившиеся люди на перронах, уютные, домашние названия — «Перловская», «Тайнинская», «Подлипки». Проносились мимо леса, дачи, трубы заводов, пустые, еще кое-где заснеженные пространства.
Мысли его перекатывали с предмета на предмет, и ему не удавалось сосредоточиться.
Он размышлял о женщинах вообще.
Зачем так путают и ломают они нашу жизнь, думал он. Откуда у них такая власть над нами. Что, в сущности, женщина такое? Не думает же человек о болезни, если он здоров. Не думает и о еде, если сыт. Но о женщине он думает постоянно, даже если она рядом с ним, даже если принадлежит ему. Все свои дела он соотносит с ее явным или предполагаемым присутствием. В чем тут секрет? Понятно — инстинкт продолжения рода, но не до такой же степени. Если это просто инстинкт, то стыдно. Этот самый инстинкт руководит и животными в их любовных играх. Нет, тут вопрос глубже, серьезнее.
Наверное, думал Пугачев, женщина является носителем каких-то непознанных энергетических полей, отсутствующих в организме мужчины, но наличие которых ему необходимо. Может быть, женщины и есть главный и единственный источник добра и зла на земле, они носят в себе те тайны, которые мужчины постигают лишь разумом, и зашифровывают в толстые умные книги и в таком виде пытаются всучить обратно женщинам как доказательство своего превосходства. Смех, да и только. Мы от рождения и до смерти подчинены женщине, как деревья подчинены земле. Тот, кто имеет, всегда богаче того, кто понимает. Мы слуги, они — господа над нами. Как бы мы ни подавляли их внешними атрибутами, их власть неодолима.