— Начинаем, ребята, начинаем! Первая сцена. Полная отключка.
Все, кроме троих, занятых в первой сцене, расселись на стульях и притихли, настороженно глядя на сцену. Рядом с Сергеем оказался старинный дедок. Сергей успел его спросить:
— Вы тоже студиец, дедушка?
Дедок сломался пополам от удивления.
— Да ты что, парень? На мне все только и держится! И пьесу я им насобачил. Хи-хи-хр! Огненная вещь получилась, ты послухай!
По ходу действия происходило вот что. Девушку-простушку, которую играла Кузина, преследовали два мужика. Цель у них была одна, каждый старался затащить ее к себе в берлогу, но средства они использовали разные. Один, демонического вида, действовал интеллектом, сулил Кузиной светлые перспективы в смысле жизненного устройства, обещал прославиться на ниве науки и достичь высших степеней материального благополучия; другой, живоглот в ухарской кепчонке, ничего хорошего ей в будущем не сулил, зато рубил в глаза правду-матку, говорил ей, что она дура, и жизни не знает, а он, дескать, от корня и при ее добром согласии покажет ей такие штуки и чудеса, что она сразу очутится будто в первобытном раю и там познает, что почем стоит и за какие деньги продается. Все было, надо признаться, очень разудало и смешно, потому что герои пересыпали свои роли несусветной клоунадой, невпопад цитировали то Пушкина, то Гегеля, шустрый юнец наяривал на пианино, действие перемежалось балетными номерами, которые с азартом, неистово исполняли две девушки и два парня в тренировочных костюмах, и посреди всей этой свистопляски Галя Кузина, не сбиваясь, вела партию одинокой нежности и действительно была трогательна в своей ласковой покорности и готовности бежать туда, куда поманят; рот ее был полуоткрыт от возбуждения, стройное тело трепетало, она напоминала диковинный цветок, который пока еще не сорвали, но сорвут с минуты на минуту.
Старичок, сосед Боровкова, хохотал как помешанный, переколол все орехи, которые у него были во рту, и вдобавок поперхнулся скорлупой, издав зловещий звук: «У-у-у-у-гы!» Сергей решил, что старичок отдал богу душу, но тот быстро оклемался, спросил, ликуя:
— Ну, как, нравится, парень?
— Нравится. Шуму много.
— Это я им насочинял. От строчки до точки. Без меня им бы двух слов не связать. Попугаи! Ко мне обратились, я помог. Дальше не гляди, скука! Меня как раз изолировали на предмет обследования психики, потому конец они сами изобрели.
И верно, ближе к финалу представление пошло на спад. Все три героя по очереди прочитали маловразумительные монологи, хором, в сопровождении танцоров, спели прощальные куплеты. Так и осталось неясным, кому отдала предпочтение красавица, а это, конечно, было самым важным.
— Вы говорите, это ваше сочинение? — обратился Боровков к соседу. — А я слышал, что это режиссера детище.
— От кого слышал? — Старец, горько обидясь, близко над ним надвинулся, от его бороды пахло дегтярным мылом.
— От Кузиной.
— Вона что! — с облегчением откинулся на стуле. — Галки, сынок, еще в проекте не было, когда я этот театр затеял. А она, понятно, во всем доверяется своему фарисею, Петьке Данилову. Режиссер! Такими режиссерами при царе-батюшке мосты гатили. Укладывали их заместо бревен. Понял?
— Да я-то ей сразу не поверил, Галке-то. Она ведь сестра моя родная.
— Обличьем вы схожи, — согласился дедок. — Из цыган, видать, оба?
— Не, я — удмурт. Это она цыганка.
— Сам-то не хочешь в театре силы попробовать? — спросил дедок, довольный приятным знакомством и уважительным разговором.
— Меня, наверное, не пустят.
Старик резво вскочил на ноги и пошел на сцену, где режиссер, взмокший, взвинченный, делал какие-то важные замечания. Галя помахала Сергею ручкой. Выражение лица ее было блаженным. Старик ухватил режиссера сзади за ворот и гаркнул ему прямо в ухо.
— Петька! Дьявол собачий! Вон я тебе нового Гамлета привел. Спробуй его немедля для нашего общего дела.
Режиссер не без труда высвободился из цепкой хватки старика, раздраженно сказал: