— Стадо жеребцов! — сказала она, ни к кому в частности не обращаясь, но надеясь, что Боровков ей ответит. Ее поддержал Вика Брегет.
— Не по душе мне вся эта история, — заметил он уныло. — Как бы это не кончилось бедой. И во всем виноват сопляк Вовка Кащенко. Кто бы мог подумать, что он разовьет такую прыть.
Боровков нанизал на палочку сыроежку и обжаривал ее на огне.
— Сережа, а ты тоже пойдешь вечером на танцы? — безразлично спросила Кузина.
— Не знаю.
— Серега не пойдет, — сказал Брегет. — У Сереги много недостатков, это верно, но стадному чувству он не подвержен.
— Вообще-то надо бы сходить, — заметил Боровков глубокомысленно. — Отрываться от коллектива — самое гиблое дело. А там, глядишь, может, и мне чего-нибудь обломится.
— Что ты имеешь в виду?
— Деваху какую-нибудь облапошу.
Кузина фыркнула.
— Пошляк ты, Боровков, и больше ничего. Как это я раньше не поняла. Это же так естественно. Вагон амбиции, а внутри — пошлость и цинизм. Ничем ты не лучше Вовки. Его хоть можно понять, он на волю первый раз вырвался. Ему родители позже девяти вечера запрещают домой приходить. А ты почему такой?