— Почему ты решил?
— У тебя лицо сумеречное.
— Нет, никто меня не обидел. Меня некому обижать.
— Ну и прекрасно. — Боровков радостно потер руки. — Тогда я пойду, пожалуй? Я ведь на минутку забежал.
— Ступай с богом.
Он тут же молча развернулся и поспешил обратно к автобусной остановке. Ни разу не оглянулся. Походка у него была легкая, гибкая. Отшвыривал с дороги несуществующие камешки. Вера Андреевна с великим изумлением смотрела ему вслед.
Перед концом смены к Катерине Васильевне подошел Подгорный, несостоявшийся кавалер. Страдальческим голосом он попросил уделить ему немного времени для важного разговора. «Пожалуйста, — ответила Катерина Васильевна, — я тебя слушаю, Семен». — «Не здесь же», — Подгорный трагически воздел руки кверху, давая понять, что он и мысли не допускает, будто в этой фабричной клоаке возможно говорить о чем-то задушевном. Среди Катиных подружек у соседних станков началось подозрительное оживление, и она поспешила согласиться: «Хорошо, хорошо, Семен…»
Подгорный привел ее в ближайшее кафе и заказал мороженое, фрукты и лимонад.
— Зачем это? — смутилась Катерина Васильевна. — Ничего этого не надо.
— Пустяки. — Подгорный, маленький, кругленький, с торчащими по бокам черепа черными завитками, был не похож на себя. Неподдельная мука светилась в его черных выпуклых глазах. Катерине Васильевне стало не по себе, и она пожалела, что согласилась на эту ненужную встречу.
— Так что вы хотели мне сказать, Семен Трифонович? — на всякий случай она перешла на «вы».
— Подожди, Катя, сейчас подадут… Тогда уж… Сколько мы с тобой знакомы?
— Да ведь и не сосчитаешь сразу. Как на фабрику ты пришел, так и познакомились.
— У тебя за это время сын вырос.
— Да, Семен.
— Без отца, наверное, трудно было воспитывать? Я понимаю, трудно. Ты очень гордая женщина, Катя. Захотела бы, при твоей внешности, при твоем характере, думаю, отбоя от женихов не было?
Катерина Васильевна поежилась.
— К чему этот разговор, Семен?
— А к тому, Катя, что я тебе в чем-то даже завидую. Ты правильно жила, достойно, а я нет. Ты вроде и одна жила, а не одинока. А я очень одинок. Семью потерял, жену, детей, ничего не скопил, сиротой себя чувствую. Все думают, я жену бросил оттого, что она ревнивая. Это неправда. Она меня не любила. Никто меня не любил, Катя. Это же ужасно. Или во мне есть что-то такое отвратное? Вот ты скажи.
Катерина Васильевна ответила ему после того, как официантка накрыла на стол: поставила перед ними вазочки с разноцветными шариками мороженого, блюдо с яблоками и апельсинами.
— Как же ты говоришь, что тебя не любили, раз у тебя трое детей?
— Странно. Никита Петров тоже так считает. Только немного по-другому. Он говорит, любви совсем нет, а есть дети, и ради них человек должен жить. Гляди, Катя, обыкновенный кладовщик как по-государственному рассуждает… Но все-таки любовь есть. Вот у тебя же была любовь?
— Была.
— Видишь, ты не отрицаешь. И у всех нормальных людей она бывает. А я прожил почти до старости и даже не знаю, что это такое.
Подгорный опрокинул в себя бокал лимонада, щеки его залоснились, и смотреть на него было не очень приятно, тем более слушать. Он беспомощно горячился и все протягивал к ней руки, точно умолял его немедленно приласкать и успокоить. На Катерину Васильевну его немая мольба действовала сильно.
— Но я-то при чем, Семен?
Подгорный удивился.
— Как при чем? Я бы мог стать твоему сыну заместо отца. Разве ты не понимаешь?
Катерина Васильевна засмеялась искренне и освобождение, представив на минутку маленького закройщика в роли опекуна и наставника Сергея.
— Прости, Семен, но ты сам не знаешь, что говоришь.
На Подгорного ее смех подействовал удручающе.
— Ты напрасно смеешься, Катя. Ты же не видела моих детей. Они прекрасно воспитаны, и учителя ими не нахвалятся. А у младшенькой, у Веточки, большие музыкальные способности. Такими детьми любой отец имеет полное право гордиться.
— Семен, но мой сын взрослый, ему двадцать лет. Ему уже не нужен отец.
Подгорный загрустил, уныло ковырял ложечкой в мороженом. На Катерину Васильевну он взглядывал исподлобья, мельком, словно бы с опаской. Она решила про себя, что посидит еще пять минут и уйдет.
— Отец всем нужен, Катя. Мой папа умер шесть лет назад, если бы ты знала, как мне его порой не хватает. Не с кем даже посоветоваться. У меня есть друзья, конечно, тот же Никита, но он все же смотрит на некоторые вещи цинично. Я не всегда с ним могу согласиться, хотя жизнь он знает лучше меня. Да, лучше. В сущности, я совсем не знаю жизни. Тебе я могу признаться. Лучшие годы, когда другие живут полной мерой, я потратил на добывание хлеба насущного для своей семьи. Это невосполнимо. И что в итоге? Дети, конечно, ко мне по-своему привязаны, но ни слова благодарности от них не дождешься. Нынешнее поколение какое-то равнодушное, злое. Тем более мать их против меня постоянно науськивает.