— Ты хам, Сергей, — сказала она. — Прошу тебя, не звони мне больше.
— Это не в моих силах. Я летом, когда уезжал, чуть не загнулся от горя. Там не было междугородного телефона… Можно, я сейчас приеду к тебе?
— Ты что! Не смей!
Он повесил трубку и был счастлив. Она обозвала его хамом, правильно, он разговаривал по-хамски. Но она не хотела его обидеть. О, если бы она действительно хотела от него избавиться, то нашла бы способ. Женщины знают тысячи хитростей, как избавиться от занудливого, опостылевшего кавалера.
Он приехал домой, поужинал вторично, чтобы не обижать мать, которая напекла его любимых пирожков с палтусом. Но все-таки Катерина Васильевна расстроилась, потому что на ее вопросы сын отвечал невпопад, явно ее не слушая. Она сказала, горестно вздохнув:
— Я понимаю, тебе скучно разговаривать со мной.
— Что ты, мама. Просто я устал. День какой-то суматошный. Ты не помнишь, какое сегодня число?
В своей комнате, не раздеваясь, повалился на кровать и долго лежал с открытыми глазами, рассеянно следя за бегающими по шторам электрическими бликами. Наверное, она живет с этим проклятым художником, думал он. И скорее всего собирается за него замуж. Тут нет ничего удивительного. Это хорошая пара. Известный художник и красивая переводчица, которая бывает за границей и вращается в так называемом высшем свете. Удивительно другое, думал он. Если я люблю ее и если тоска по ней не дает мне дышать, то почему же я не испытываю никакой ревности к этому человеку? Я видел его, у него на лбу напечатано, что его нельзя не любить, потому что он такой знаменитый и томный. У него, конечно, есть семья. Но он приходит к Вере, она поит его чаем, улыбается ему, не гонит, как меня, говорит ему воркующие, нежные слова, какие мне не говорила ни одна женщина на свете… А мне до лампочки. Почему? Разве так бывает? Или есть в моем чувстве какой-то изъян?
Боровков, рассеянно улыбаясь, перевернулся на бок, и в ту же секунду под ребра хлынула тугая боль. Он открыл рот, чтобы крикнуть, позвать маму, но и этого не смог. Он лежал тихо, как мышка, и боли уже не было, осталась гулкая пустота внутри, словно там разверзлась бездна. «Вера, — шепнул сухими губами. — Ты слышишь, Вера? Зачем ты мучаешь меня?»
Глава 4. ВСТРЕЧА С ЛЮБОВЬЮ
Через несколько дней позвонил в редакцию Гриневой, она его пригласила зайти. Боровков попытался по ее голосу определить, что его ждет — триумф или позор? Голос Нины Гавриловны напоминал безупречно оптимистический тембр диктора телевидения Кириллова, но это, конечно, ничего не значило. Он оделся поопрятнее, даже галстук нацепил, поехал.
В этот раз редакционный коридор был пуст. Смиряя зачастившее сердце, Боровков постучал в дверь и вошел. Нина Гавриловна сидела за столом в прежней позе, согнувшись над бумагами, вполне вероятно, она не выходила все эти дни из кабинета. Кивнув на его вежливое «Здравствуйте!», она жестом пригласила его сесть и подвинула к нему пачку «БТ».
— Курите.
Боровков сигарету взял и усмешливо подумал, что это похоже на сцену прихода преступника к следователю.
— Ну-с, — сказала доброжелательно Нина Гавриловна, — вынуждена вас огорчить, юноша. Как я и предполагала, опубликовать вашу повесть мы не сможем.
— Почему?
Гринева удовлетворенно хмыкнула.
— Вот именно — почему? Тут есть подробная рецензия, вы ее потом изучите. Видите ли, э-э…
— Сергей.
— Видите ли, Сережа, главная ваша беда, вы плохо знаете жизнь. Сейчас, в пору повальной грамотности, каждый человек, да что там, каждый школьник в состоянии написать рассказ или, на худой конец, стишата и, представьте, норовит обязательно притащить свое произведение в редакцию. То есть, с одной стороны, это неплохо, свидетельствует о росте общего уровня культуры, но с другой стороны… Вы помните, что говорил Достоевский? Для писателя главное не умение писать, а умение видеть. Умение писать — это следствие. Удивительно точные слова, они раскрывают самую суть творческого труда. Вам сколько лет, Сережа?
— Двадцать…
Гринева сняла очки и протерла стеклышки кружевным платочком. Сказала с упреком:
— Вот видите. Какой может быть жизненный опыт, какая биография в вашем возрасте? Что вы успели повидать?
— Ничего не успел, — согласился Боровков. Ему больше всего хотелось встать и уйти отсюда, но он почему-то медлил, внимательно слушал.
— Поэтому вы и пишете о том, чего нет на свете, фантазируете. Это не только ваша беда, это беда всех молодых, выросших в наше благополучное время. Даже если у них есть некоторые литературные способности, им попросту не о чем писать, нечего сказать людям. Вот вам мой совет, Сережа. Если вы ощущаете в себе импульс к творчеству, езжайте на какую-нибудь большую стройку, поработайте года три, наберитесь живого материала. Это необходимо. Ваши мысли примут верное направление. Пройдет время, и вы сами с улыбкой перечитаете эти детские опусы. — Нина Гавриловна потрясла перед его носом папкой с рукописью. Взгляд ее сиял фанатическим огнем.