– Большое спасибо.
Когда молодые отъехали, хозяин стоял возле калитки и смотрел вслед удаляющейся машине.
После поедания в машине абрикосов понадобились салфетки.
– Посмотри в бардачке, они должны быть там, – сказал Арам.
Ева достала из бардачка салфетки, вместе с ними попался сложенный вчетверо лист бумаги. Она его развернула.
– Арам, тут стихи.
Арам посмотрел на развёрнутый лист, оказавшийся ксерокопией книжной страницы:
– Да, они про Армению. Дед хранил эти стихи. Их написал его московский друг, тоже историк, и поместил в свою книгу об Армении. Он часто приезжал к нам, изучал древние памятники и был в восторге от страны. Дед возил его повсюду. Они иногда брали меня с собой. Ева, мы с тобой поедем по их маршруту, и ты по-настоящему почувствуешь Армению.
Ева прочла следующие строки:
Здесь всюду властвует горячий камень.
Сама земля начинена им щедро.
Но стоит прикоснуться к ней руками
И душу приложить, корпя усердно,
Она воспрянет и, как плоть живая,
Воздаст плодами сочными, вбирая
Всю ярость солнца, как тот бесценный дар,
Что в них рождает божественный нектар.
*
Сюда спускался Ной с вершины снежной,
Лишь отступила власть стихии водной.
Сюда, направив взор свой безмятежный,
Сошёл с небес и Сын Единородный.
Реликт эпох ушедших здесь каждый храм:
Неброский лик чуть оживляют грани.
Его так сочно великий Мандельштам
Нарисовал сермяжными словами!
*
Пытались властвовать тут грубой силой
И перс, и римлянин, жестокий турок.
Но корни сильные, здесь чтут могилы –
Залог устоев, веры и культуры.
А гении искусства и науки
Ковали творчеством наследия цепь.
Но больше всех – натруженные руки,
Кои из камня здесь выжимали хлеб.
*
Пламя солнца накаляет камни.
Плод горяч на ветке абрикоса.
Храм ведёт счёт времени веками.
Бьёт родник холодный под утёсом.
Хищник в воздухе парит упрямо.
Глаз его не зря нацелен остро –
Уж петляет вяло возле храма.
Тишь у абрикосового монстра.
Август 2008 года.
Яблоки
Мой дядя – брат моего отца – жил в Москве. И любил яблоки. А моя бабушка – его мама – жила в Ереване. И любила меня. Дядю она тоже любила, иначе не затеяла бы эту немыслимую возню с яблоками. Но меня бабушка обожала и, как мне кажется, только лишь потому, что я был у неё единственным внуком. По крайней мере, трудно найти другое объяснение её безмерной любви ко мне, особенно если учесть какую разницу ставила бабушка между мальчиком и девочкой. Ведь помимо меня у неё было пять внучек. Возможно, здесь сыграло роль ещё и то обстоятельство, что бабушка после смерти деда всегда жила с моими родителями, являлась членом нашей семьи и с детства ко мне очень привязалась. Со мной она никогда не расставалась. Если приходилось ей куда-то уезжать, например, в деревню или в Москву к дяде на побывку, бабушка непременно брала меня с собой. Дядя жил с женой, детей у них не было, и всегда очень радовался нашему приезду, просил оставаться подольше. Бывало, мы с бабушкой почти полгода гостили у него, и мне там даже приходилось ходить в детский сад. Но когда я пошёл в школу, наши поездки в Москву стали реже, менее продолжительными и приходились только на летние каникулы.
Своё особое отношение ко мне бабушка не скрывала и от пятерых своих внучек, включая мою старшую сестру.
– Рубен наша единственная надежда и опора, – говорила она про меня при девочках и повторяла это в присутствии остальных родственников.
Когда однажды её младшая невестка попыталась робко напомнить, что кроме Рубена есть у неё внучки, бабушка оборвала её:
– Я внучек люблю, но прежде чем говорить, ты мне внука роди.
Моё появление на свет состоялось холодной февральской ночью 1952 года. Событие, скажем прямо, малозначимое, но только не для моей бабушки. Ещё бы – ведь после пяти провальных попыток (так она оценивала рождение внучек) наконец родился мальчик. И чтобы её обрадовать, моя мама сразу после родов поспешила отправить домой молодого санитара с известием о победе. Домашний телефон в то время был большой редкостью. Когда санитар в лютый мороз прибежал среди ночи и сообщил, что родился мальчик, бабушка приказала моему отцу: