– Спокойной ночи, Габриель, – быстро сказала она.
Он встал, помедлил, поднялся еще на один лестничный марш, остановился и прислушался. Ничего не услышав, Габриель разочарованно вздохнул и медленно поплелся дальше. Он не остановился у своей двери, а поднялся на крышу, шагая через две ступеньки. Он знал, она будет сниться ему всю ночь, если, конечно, он сможет уснуть.
Освещенный яркой, как фонарь, луной, перед ним расстилался недремлющий город. Сидя на крыше, Габриель слышал его низкий незатихающий гул. К югу Манхэттен сиял мириадами мерцающих, словно алмазная россыпь, огней. На востоке на фоне неба вырисовывался красиво изогнутый силуэт Бруклинского моста. В северной стороне расстилалось огромное, темное пространство. Через несколько лет там вырастут новые высокие дома, загорятся окна, засияют радостью лица тысяч нью-йоркцев, которые будут в них жить. Медленно, год за годом станет подниматься и расти в западной части города удивительный, невиданный в Новом Свете собор. Его шпили взлетят высоко в небо. Его клирос и алтарь в окружении небольших капелл для разных наций подчеркнут многоликость города, рожденного мечтой и напряженным трудом.
Габриель прочел всплывшие в памяти строки поэмы Уолта Уитмена. Он всегда вспоминал их, когда задумывался о городе и о своем будущем в бескрайних просторах на западе страны.
– Габриель, чьи это слова? – послышался голос Дженни.
Он оглянулся в восторге, что она пришла. Они бросились в объятия друг другу.
– Так сказал Уолт Уитмен, американский поэт. Он умер несколько недель назад. Возможно, в тот день, когда мы прибыли в Нью-Йорк.
Дженни вздохнула, на ее ресницах блеснули слезинки. Его невозмутимая, прекрасная, самостоятельная скандинавская богиня тихо плакала у него на груди.
– Из твоих глаз падают капельки золота, – Габриель поцеловал заплаканные глаза, – как у твоей богини любви. Что произошло, Дженни? Скажи мне.
Но она молча пожала плечами.
– Ну, хорошо… – Он прислонился к ограждению крыши и прижал девушку к себе, – расскажи мне о… – он жадно прильнул к ее губам. – Где ты была вечером? Или это тайна, а?
– Никакой тайны нет. Мистер Карвало и его сестра пригласили меня пообедать. Знаешь, Габриель, они такие славные, добрые. Я знаю, они тебе понравятся. После обеда мы играли в настольные игры. Очень интересные. Надо первым набрать как можно больше очков. Приходится шевелить мозгами. Они учат обращаться с деньгами, развивают и другие способности человека. У них есть игра «Быки и медведи на Уолт-стрит». На одной картинке «Бык» [18]и «Медведь» [19]стригут овцу. Бейбет сказала, что это обычные люди. Знаешь, Габриель, мне никогда не приходилось бывать в таком элегантном и в то же время скромном доме. Сколько там бесценных, бесподобных вещей! Каждая на своем месте.
– Рассказывай дальше.
Габриеля умиляло, как по-детски непосредственно Дженни восхищалась увиденным в доме Карвало.
– Бейбет – первый ребенок в семье. Ее мать старше дочери всего на пятнадцать лет. Кстати, Бейбет изучила основы архитектуры, прежде чем начали строить их особняк. Карвало придерживаются, как они сами говорят, принципа соразмерности. Нигде нет излишних украшений, ничто не нарушает строгого расположения комнат. Все это напоминает простой шведский стиль – никакого хаоса, четкая, приятная для глаз форма.
– Твои формы самые приятные для глаз из всех, что я когда-либо встречал, cara, – нежно прошептал Габриель. Его руки переместились с талии на мягкие ее округлые ягодицы. Дженни бросила на него быстрый взгляд и попыталась отодвинуться.
«Он не заставит меня снова потерять голову, – сказала она себе, – своими ласками и нежным поглаживанием». Но он умеет возбудить ее чувства. Она даже не осознает, что происходит, пока не начинает желать большего и согласна на все, что он – да и она тоже – хочет больше всего.
– Бейбет считает, что вещи должны быть практичными, не требовать постоянного ухода, например, кованые железные подставки для дров в камине, а не медные, которые надо изо дня в лень натирать до блеска. И все остальное в том же духе.
– Совершенно согласен с ней, cara, – Габриель притворялся заинтересованным. На самом деле он внимательно наблюдал за Дженни. Воспоминания о вечере у Карвало захватили ее, и он воспользовался удобным случаем, чтобы обнять девушку еще крепче, и ее близость вызывала страстное и острое желание.
– Простота и практичность – хорошие качества, cara. Но я предпочитаю итальянский стиль, особенно, в бальных и парадных залах. Мне нравятся стены, покрытые лепными орнаментами – венками, гирляндами и цветами; живописные панно с изображениями фантастических и прекрасных садов. Представь себе, cara, бал-маскарад в романтической обстановке, когда сверкающие хрустальные люстры освещают таинственным светом танцующие пары. Когда-нибудь мы с тобой сходим на маскарад.
– Не думаю, чтобы в Айове устраивали маскарады. Кстати, о лепных орнаментах, уберите руки, мистер Ангел. Стены дальней залы у Карвало украшены зеркалами и расписаны птицами, бабочками, гирляндами цветов. Бейбет играла на рояле и…
– И ты танцевала с ее братом? – внезапное сильное чувство ревности охватило Габриеля и он отодвинулся от Дженни.
– Нет. Я не умею танцевать вальс. Но он показал мне несколько «па».
– Вот как… Почему ты не попросила меня? Я бы научил тебя танцевать вальс, – он крепко схватил Дженни за руку, черные глаза задумчиво смотрели на нее. Габриель обнял девушку за талию и, громко отсчитывая такт, начал вальсировать.
– Посмотри, у нас хорошо получается. – Дженни мило улыбнулась. Она тихонько напевала, и они кружились в вихре вальса и счастливо смеялись. Рассерженно ворковали разбуженные шумом голуби. Габриель хотел сказать, что у них «всегда и все хорошо получается», но не осмелился. Они внезапно остановились и застыли в испуге на самом краю неогороженной части крыши. Смех и пение резко оборвались.
– Боже мой, Габриель, я не должна пускать сюда Ингри одну! – от страха Дженни бросило в дрожь. – Я и не замечала, как здесь опасно.
– Город опасен для детей, Дженни. Опасности подстерегают их не только на крышах, но и на улицах. Вчера я видел, как маленький мальчик попал под повозку. Такое часто случается. Этот мир оказывается коварным местом. Однажды я нашел парнишку лет двенадцати, который утонул в заполненном водой старом карьере. Жизнь жестока к малышам, матери которых вынуждены работать по двенадцать, а то и шестнадцать часов в день, чтобы прокормить их.
– Скоро я увезу детей в Айову. Конечно, на ферме их тоже подстерегают опасности, но там они будут у меня на глазах день и ночь.
– Эй, Дженни, не хочешь ли ты быть рядом со мной день и ночь? – Габриель негромко рассмеялся.
– Как близко, милый? – Дженни тоже рассмеялась и направилась к лестнице. – Ты же знаешь, что я согласна, но ты ведь не фермер. Если бы ты был… Кто знает, возможно, мы были бы вместе. Сейчас я чувствую себя лучше. Спасибо тебе, Габриель. Ты поднял мне настроение. Все мои проблемы кажутся мне сейчас незначительными.
– Какие проблемы? Что произошло, Дженни?
– Теперь уже все в порядке. Думаю, что сама смогу все уладить, Габриель.
Он приблизился к ней – в душе зародилась надежда – и осторожно поцеловал.
– Дженни, у меня сердце сейчас выскочит из груди, – сказал он хриплым голосом. – Что еще тебе надо от меня?
– Можешь ты дать мне книгу Уолта Уитмена?
Дженни ушла. Габриель выкурил сигару и собрался идти спать, – если, конечно, ему удастся уснуть этой ночью. Он решил спуститься по пожарной лестнице и влезть в комнату через окно. Не хотелось идти через кухню, чтобы не разбудить девочек. Он уже был у окна квартиры Софии, когда в ночной тишине раздался цокот копыт. На углу остановился экипаж. Послышались медленные, осторожные шаги. Человек подошел к дому слишком близко, и Габриель не смог увидеть его лица. Он замирал у двери каждого подъезда, и, наконец, остановился прямо под Габриелем. Агнелли увидел, как из окна первого этажа выпрыгнули котята Медеи и стремительно понеслись по улице. Раздался сдержанный стук. Внизу появилось золотое свечение.
17
Отрывок из поэмы «Рожденный на Поманоке» американского поэта Уолта Уитмена (1819–1892 гг.)