– Клянусь честью Агнелли, я найду тех, кто сделал это. Они дорого заплатят за все.
Вероника и Велентайн поддержали своего кузена, с которым всегда и во всем были согласны.
– Гейб, это Америка. Пусть все идет своим чередом. Пусть преступников ищет полиция и осудит их по закону. Ни к чему начинать здесь вендетту, – сквозь слезы проговорила София. Ей никак не удавалось взять себя в руки.
– Это я виноват в том, что случилось с Рокко. Те, кто напали на мальчика, искали меня.
– Габриель, почему ты решил, что все из-за тебя? – спросила Дженни. Она поддерживала Софию под руку. Ей вспомнились Гьерд Зорн и Чарльз Торндайк. Она мучилась и переживала из-за того, что не рассказала Габриелю об угрозах англичанина после того, как позволила тому увидеть Ингри. – Возможно, искали Джоко или Мейхенов, или… меня.
Агнелли бросил на нее внимательный взгляд, прищурился. Он выяснит все немного позже.
Спустя неделю Рок уже мог сидеть. Габриель ставил стул у окна, выходящего на улицу, и устраивал паренька поудобнее. За время болезни мальчик замкнулся в себе. Его лицо приобрело болезненную бледность. Спокойно и задумчиво он смотрел, как по эстакаде проносятся поезда, прислушивался к пронзительным крикам на улице.
– Гейб, я не знаю, кто это был. Я ничего не помню. Я искал Роберте и ребят, чтобы весело провести субботний вечер, а потом…
У него еще была забинтована голова и один глаз. Грубый, рваный шрам проходил от левого уха к правому под подбородком. Девая нога, в синяках и кровоподтеках, отекла от колена до ступни. Казалось, нападавший старался, хоть и безуспешно, сломать ему ногу.
Джеси и Бейбет прислали к Агнелли домашнего врача семьи Карвало. Каждый день доктор Перси Ферлонг, немолодой уже человек, взбирался по крутым ступенькам лестницы на четвертый этаж, чтобы осмотреть Рокко. Вытирая пот с высокого лба и водружая на тонкий прямой нос патриция очки в тонкой золотой оправе, доктор принимал бокал вина из рук Софии и ласково говорил с ней до осмотра больного и после него.
Доктор – человек занятой. У него большая практика, и он пользовался популярностью в семействах, принадлежавших к высшим слоям общества Нью-Йорка. И все же этот элегантный человек находил время по дороге от одного богатого пациента к другому остановиться у подъезда перенаселенной многоэтажки.
Он не спеша поднимался по лестнице, останавливался на каждой площадке у полуоткрытых дверей и отвечал на вопросы, которые ему задавали тихими, неуверенными голосами, осматривал маленьких детей и стариков, открывал свой небольшой черный чемоданчик и раздавал лекарства. Он помогал всем бесплатно, лечил от всех болезней, начиная с потницы у младенцев и кончая туберкулезом. Доктор сумел отправить молодого человека, который жил в сырой комнате на втором этаже, в санаторий на Лонг-Айленд.
– Не требуйте у Рокко немедленного ответа, мистер Агнелли, – предупреждал врач Габриеля. – Он может никогда не вспомнить, что с ним стряслось. Такие тяжелые травмы часто стирают память. Хотя в один прекрасный день в его памяти, возможно, откроется окошечко и всплывут воспоминания о том страшном дне. Дайте ему время.
У Рокко было много времени, но оно его не радовало. Только через месяц его физические травмы были залечены. Теперь он мог самостоятельно бродить по квартире и даже пойти погулять. Но он по-прежнему оставался в комнате, которую родители выделили ему, и отчаянно цеплялся за свой стул, не желая и страшась выйти из дома.
В светлой солнечной комнате в особняке Карвало Габриель работал над ткацким станком для Дженни. Работа близилась к концу. Он сделал раму из абрикосового дерева и установил ее на дубовых стояках. Из яблони вырезал ремизку и планки. Из вишневого дерева, самого ценного для столяра-краснодеревщика, изготовил челнок, ткацкий навой [21]и скамью для ткачихи. Отполированное дерево светилось теплым красноватым цветом. В его старом, с щербинами, прочном деревянном ящике, среди множества инструментов Дженни увидела складную деревянную линейку, ручную пилу с вырезанной на конце рукоятки оскаленной головой пантеры и прекрасный фуганок Стенли 35. Габриель показал ей, какую тонкую стружку он снимает и какая гладкая поверхность остается после работы.
Ему нравилась эта работа, а Дженни нравилось смотреть, как ловко и умело он действует. Ей нравился запах свежей стружки, острый, смоляной, пьянящий больше вина. Ей было приятно слышать постукивание тесла и мягкое жужжание пилы. Габриель негромко насвистывал и напевал во время работы:
– Габриель, что за песня! – укорила она его, когда расслышала слова. До сих пор она прислушивалась к мелодии, голосу Габриеля, наблюдала за его движениями, за тем, как он держит инструмент, поглаживает дерево.
– А? Что? – спросил он рассеянно, поглощенный своей работой. Он стер пот со лба рукой, в которой все еще держал тесло, отбросил назад прядь черных волос. Потом усмехнулся, заметив, что они одни в комнате, и решительно шагнул к Дженни.
Она шила Эллису платьице ко дню крещения. Габриель поднял ее со стула и обнял за талию, все еще держа в руках тесло. Вторая рука принялась ласкать ее ягодицы. Он прижал Дженни к своему телу, и она ощутила твердую выпуклость внизу живота. У нее перехватило дыхание. Кровь бросилась ей в лицо и хлынула по венам. Ее тело затрепетало. Она обняла Габриеля за шею и теснее прильнула к нему.
– Гейб, у этой комнаты стеклянные стены, – слабо протестовала она. Ее переполняло острое желание. Оно поднималось от самого центра ее существа к отвердевшим грудям.
– Опасность щекочет мне нервы, cara. Знаешь, чего я хочу? – Он вздохнул, слегка покусывая мочку ее розового ушка. Потом отступил на несколько шагов. – Пригласить тебя в отель «Мария-Антуанетта». Там никто не знает нас, кроме Огги и Уты. Там не будет ни детей, ни кузин, ни милых старых колдуний, ни друзей, ни родственников. Никого, кроме нас двоих…
Послышался легкий шорох открывавшейся двери. Придерживая рукой, затянутой в перчатку, черную шляпу с широкими полями, в комнату вошла Бейбет. Огромные карие глаза понимающе взглянули на Дженни и Габриеля.
– Как у нас идут дела? – спросила она, как обычно, сдержанно. – А, вижу, что хорошо. – Она осторожно, даже с некоторой опаской, словно прикасаясь к жеребенку чистых кровей, провела рукой по раме станка. – Надеюсь, на нем уже скоро можно будет работать? Сегодня я приобрела самую лучшую в мире шерстяную пряжу. Купила весь доставленный на судне груз и самый дорогой. У нас нет наличных денег, и я предложила наши акции торговой фирме «Грэнд Сентрал Сток» под обеспечение ссуды. – Бейбет криво усмехнулась.
– Наши акции? Чьи это? – спросила Дженни. Габриель усиленно копался в ящике с инструментами, стараясь скрыть возбуждение.
– Ты очень практичная, Джен. Ты обратила внимание на самое главное. Теперь владельцем акций является… друг нашей семьи. Они принадлежали Джеси и мне. Брат ничего не знает о нашей договоренности. Я расписалась за него.
– Это подлог, – сказал Габриель, доставая шило. – Сделка может оказаться незаконной, если ваш «друг семьи» обжалует ее. Тогда вы потеряете акции.
– Не думаю, чтобы он пошел на это, – Бейбет неторопливо снимала длинные белые перчатки, осторожно сдергивая их с пальцев. Потом схватила их правой рукой и шлепнула ими по левой ладони. Было видно, что ее решение отняло у нее много сил и выдержки.
– Если хотите, считайте это подлогом, пока брат не узнает о том, что я сделала. Он никогда не узнает, если мы не прогорим. Тогда я потеряю все, а главное, доверие своего брата. Поэтому мы просто не прогорим.
– Бейбет, зачем тебе все это? – спросила Дженни.
– Как зачем? Посмотреть, смогу ли я сделать что-нибудь полезное в жизни…
На пороге комнаты появился ее брат. Джеси был одет по последней моде: синий костюм в белую полоску и соломенное канотье. Он картинно размахнулся, и шляпа полетела по комнате.