— Знакомые? — кивнул я Сержанту на группу, изучающую место их последнего боя.
— Лично незнаком, но слышал и пару раз видел. Поисковики. Семья Голубя. Личные ищейки коменданта нашей базы, — и немного помолчав, Сержант зачем-то поправился, — нашей прошлой базы.
Я кивнул, внимательно рассматривая происходящее. По деловитой активности, по тому объёму работ, что уже проведён, и по тому, что ещё осталось, выходило, что место боя нашли совсем недавно. Буквально накануне. Изучение же началось сегодня с самыми первыми лучами солнца. А значит, группа либо полночи двигалась, либо у них где-то недалеко оборудована временная база.
— Сколько человек в Семье в курсе?
— Девять их. Полная группа, — без раздумий ответил Сержант.
Я снова кивнул. Значит, всё-таки, временная база. И двое её караулят.
— Что про них знаешь? На чём специализируются? Чем известны? О чём у них за спиной шепчутся?
Со слов Сержанта выходило следующее. Голубятня — так называли эту Семью за глаза — что-то вроде стратегического оружия коменданта. Способности в группе подобрались под длительные рейды, с упором на скрытность и обнаружение искажённых. Рейды, длящиеся меньше чем месяц — для голубятни это редкость. Практически живут за стеной. Выполняют, в основном, задачи по выслеживанию и поиску. Какие конкретно — молчок. Очень редко сами приносят добычу, но только если что-то ценное. Лекарства, например. Обычно, после их возвращения на базу, по их маршрутам уходят одна — две Семьи и минимум одна боевая группа. Ходят слухи, что именно эта группа поддерживает связь с другими убежищами, следит за проходимостью и безопасностью троп для транспортных караванов. Со сколькими убежищами поддерживается связь, знает только комендант и голубятня. Стратегически важная информация обычным боевикам по статусу не положена.
Внимательно выслушав Сержанта, я задумался.
Уйти? Нас пока не обнаружили, вся группа занята своими делами, никто, кроме пары часовых, по сторонам не смотрит, а часовые нас не видят, мы находимся в слепой зоне, скрытые густой тенью от остова ещё не до конца осыпавшейся многоэтажки. Да и расстояние до нас слишком велико, чтобы мы, будучи искажёнными, могли представлять для этой группы угрозу, находясь на такой дистанции. Часовые в оба глаза следят за более близкой территорией, на дальнюю бросая лишь редкие взгляды, неспособные увидеть неподвижную тень в ещё более густой тени.
Уйти и недельку не соваться на эту сторону, перенеся своё внимание на север и восток Бездны. Именно сейчас мне не нужны никакие контакты с местными. Именно сейчас я провожу контролируемый многофакторный эксперимент, оценивая влияние нескольких независимых переменных на способность разумного сформировать полноценное ядро Совершенства. И чистота этого эксперимента важна. Поэтому правильнее было бы уйти.
Но, чёрт возьми, я прекрасно понимаю, что то, что я делаю — совершенно не сферический конь, а вокруг — не вакуум, поэтому реальность вполне может вторгнуться и нарушить течение эксперимента. А так как эксперимент длительный, то можно считать, что реальность уже вторглась в его течение.
Если мы сейчас уйдём, то нет никакой гарантии, что эта вот голубятня, найдя наши следы, ведущие в сторону убежища, не сунется проверить. Я не знаю, какая перед ними стоит задача. Просто ли найти группу Коня или найти и разобраться, что с ними произошло и можно ли другой группой снова наладить поставку таких важных трофеев. Ведь не могут быть не важными трофеи, за которые, хоть и по слухам, могут платить химией, способной возвращать молодость и усиливать организм. Химией, которая позволяет выживать в изменившимся мире лучше. Быть сильнее.
Голубятня может сунуться сама по следам, или, уйдя сейчас, чуть позже направить в нашем направлении другие группы. В любом случае риск того, что наш покой будет нарушен уже в ближайшее время — велик.
И от меня это уже не зависит.
Правда, я могу прямо сейчас расстрелять эту семёрку, тем самым значительно выиграв время. Пока оставшиеся двое на временной базе поймут, что случилось, пока вернутся к себе, да и дойдут ли, всё-таки искажённые, не попавшие под действие Бездны не дремлют, пока комендант базы соберёт новый рейд. Да и есть ли у него ещё спецы достаточной квалификации?
Время я выиграю, но гарантированно испорчу отношения с этой базой и со всеми, кто поддерживает с ними связь. А тогда для кого и для чего я вообще провожу свой эксперимент? Для чего я убил кучу сил и средств на разработку упрощённого нейроинтерфейса для обычных местных аборигенов? Зачем я бегаю с Сержантом, экипированным страшным эрзацем моего пулемёта и на коленке сварганенной системой управления, в основе которой и лежит разработанный нейроинтерфейс со считывателем нейроимпульсов, а также установлен аналог фокусирующего моста, применяемого нурнами для перезаписи сознания разумного из старого аватара в новый при насильственной смерти? Зачем я заставляю организм Сержанта привыкать к этому фокусирующему мосту, для чего он до кровавых слёз и обещаний, что я ему вообще руки ампутирую, отрабатывает систему мысленного управления и всё меньше и меньше обращается к способностям, данным ему «вдохом» и Королевой?