– Едва ноги унёс… Меня за вора приняли. Представляете?.. Репортёр парижской газеты – и воришка? Абсурд!
В дверях возник кондуктор и, ни на кого не глядя, назидательно произнес:
– Я предупреждал, господа. У нас беспорядки. Ходят да поют, толпятся и речи всякие. Революция, говорят… А по мне, так шантрапа сама себе праздник устроила. Им бы только не работать да в армии не служить.
– Великая французская революция, – негромко, но твёрдо сказала Полина, не отрываясь от шитья, – провозгласила идеалы свободы, равенства и братства.
– Это, барышня, извиняюсь, говорят, кто народа не знает. А в нашем народе только дай повадку… Как свобода, так норовят грабить да поганить. Вон без билета прут. В прошлый раз камнем окно вдребезги. Выходит, кто преступник, а кто – трудящий – всё равенство? А уж какое братство, сами видали. Не хочу дурного слова сказать.
– Подождите. – Сергей достал из своего саквояжа золотой рубль с портретом царя, протянул кондуктору. – Спасибо вам. Можно сказать, спасли мне жизнь.
– Премного благодарен… Такая наша работа… – Взглянув на изображение царя на золотом, хмыкнул: – А нынче-то жизни грош цена.
Он удалился. Солидный господин назидательно сказал, обращаясь к Полине, но имея в виду всех слушателей:
– Всякая революция, барышня, это болезнь общественного организма. В отличие от прочих кризисов, это тяжёлая болезнь. Здоровому организму она не страшна. Переболеет и, глядишь, крепче прежнего станет. Но для рыхлого, изнурённого войной российского общества революция угрожает полной катастрофой. Законная власть свергнута. Бесчинствует анархия. Войска бегут, рабочие бастуют, крестьяне бунтуют… Вон, взгляните, иллюстрация.
За окном проплыл обугленный остов то ли дачи, то ли усадьбы, расположенной на холме, недалеко от небольшой церквушки.
В пути, как нередко бывает, пассажиры не только познакомились, но и сдружились своеобразной дорожной дружбой – скоротечной, ни к чему не обязывающей, а потому доверительной, откровенной.
Варвара Фёдоровна была как бы хозяйкой этой передвижной комнатки, а почтенный Станислав Викторович – профессор экономики и статистики, член Русского географического общества – был на правах временного отца семейства.
Сергей всё ещё был возбуждён. Достал из саквояжа тетрадь в красном сафьяновом переплёте и книгу такого же размера с тёмно-синей обложкой и золочёным крестом. Сделав несколько записей в тетради, сказал с улыбкой, словно извиняясь:
– Видите ли, у меня удивительные родители. Можете себе представить, единство противоположностей, как выражается папа. Он увлечён диалектикой, убеждённый атеист из народовольцев. Вынужденный эмигрант. А маман православная. И четверть века они пребывают в любви и согласии.
– Счастливые, – вздохнула Варвара Фёдоровна.
– Позвольте, как же они венчались? – удивился Станислав Викторович. – Ситуация парадоксальная. Она должна исполнить православный обряд, а ему путь в церковь заказан.
– Отца, конечно же, крестили в младенчестве. А в церковь он пошёл ради невесты. Невзирая на осуждение товарищей по партии. Преодолел, как говорит маман, атеистические предрассудки.
– Любовь творит чудеса, – снова вздохнула Варвара Фёдоровна.
– Тем не менее, – усмехнулся Станислав Викторович, – ваша уважаемая маман своих религиозных предрассудков не смогла преодолеть.
– Разве это имеет значение?.. Нет, мне кажется, и маман уступила. Она же прекрасно знала, что он атеист и лишь отдаёт дань формальности… Но я имел в виду другое. Вот эту красную тетрадь вручил мне отец. Его напутствие звучало примерно так: «Без Бога и царя свободное Отечество втрое дороже». А маман передала Новый Завет и сказала: «Не забывай Господа нашего Иисуса Христа. Открывай почаще книгу, она наставит на путь истинный». Не правда ли, оба родителя совершенно правы?
– Ваша маман умная женщина, – сказала Варвара Фёдоровна. – Я тоже не расстаюсь с Библией. Она у меня в багаже.
– Я никогда не был приверженцем триады «Бог, царь и Отечество», так же как пророчества преподобного Филофея «Москва – Третий Рим». Но после Февраля пришлось кое-что пересмотреть. Отказался народ от царя, а многие и от Бога, вот и Отечество как-то скукожилось. Вроде бы так, одна абстракция. Четвёртому Риму, пожалуй, не бывать. А Третий-то Рим приказал долго жить.
Станислав Викторович привык читать лекции, что чувствовалось и в разговоре. Но теперь в его голосе сквозила печаль.
Где-то впереди раздался выстрел, ещё один. Поезд резко затормозил. Варвара Фёдоровна едва не упала в объятия Сергея, а Полина – Станислава Викторовича. Состав медленно двинулся назад. Остановился.