Земли оставалось в излишке меньше, чем я предполагал. Она заняла там совсем немного места. Оставшееся я разметал широкими взмахами лопаты. Потом парусиновой тряпкой тщательно загладил следы, которые я оставил, утаптывая почву.
Одиннадцать. Время поджимало. Я поехал домой, убрал лопату. Открыл встроенный шкаф в верхнем коридоре, достал оттуда оба дорожных чемодана. Я не поленился набить их доверху вещами, которые она захотела бы взять с собой. Все лучшее, все самое новое. Костюмы, юбки, блузы, туфли, драгоценности, духи, косметику. Я собирал это все так же лихорадочно и поспешно, как и она собирала бы. Я оставил открытыми пару ящиков и кое-что из тряпок уронил почти нечаянно, — пусть валяются в шкафу и на полу, так естественней.
Я был почти готов, когда зазвонил телефон. Пусть звонит. Одиннадцать раз проверещала проклятая машинка, прежде чем звонивший догадался повесить трубку. Я снес чемодан вниз и уложил в багажник медного «порше», туда же я сунул ее норковую накидку. Как обычно, она оставила ключ в зажигании. Я возвратился в дом и вышел оттуда в теннисных туфлях, в штанах, в которых я ездил когда-то на охоту, темной шерстяной рубахе. Я нес ее сумочку, при мне был также пистолет, автоматический, двадцать второго калибра, девятизарядный, к которому я не прикасался по меньшей мере три года. Все девять патронов были в обойме.
Как в прошлый раз, с Винсом, я обогнул полгорода, пока не выехал на ту же дорогу № 167. Здесь я повернул на север. Приземистая, прямо-таки стелющаяся по земле машина ввинчивалась все дальше в горы. Мне везло, дорога была пуста. Проезжая Бринделл, что в двух милях от озера, я особенно опасался, что кто-то заметит меня. Но нет, и тут было пусто, если не считать дюжины тусклых домов. В середине деревни я свернул на проселок. Ночь была так тиха, что Винс мог бы и проснуться, если бы я подъехал чересчур близко. Поэтому я выключил мотор где-то за четверть мили от дома и предоставил «порше» катиться по инерции, покуда деревья, окружавшие летний дом Мэлтонов, темными глыбами не выросли перед глазами. Здесь я нажал на тормоз.
Казалось совершенно невероятным, что я был здесь еще сегодня днем. Представлялось, что это было давным-давно, много суток назад. Я вставил обойму, но оставил палец на предохранителе — на случай, если вдруг споткнусь в темноте.
Между деревьями месяц освещал дорогу, и я мог прибавить шагу, не боясь налететь на ветку или камень. Дальше пришлось опять быть осторожнее: сухая листва устилала здесь землю, и мне приходилось думать, куда поставить ногу, чтобы не задеть пенек или сухую ветку, утонувшую в листьях. Камень-голыш вылетел из-под ноги и ударился о другой такой же. Я стоял, затаив дыхание, прислушивался. Кровожадная мошкара пировала на мне. Я слышал, как вода плещет внизу о скалу. За спиной ухала сова — звук не из самых веселых. Далеко-далеко залаяла собака.
То, что я здесь делал, требовало своеобразной школы, и я ее когда-то прошел. Одолев наконец последний промежуток, я опустился на колени, ощупывая глазами черную массу дома, высившуюся передо мной на фоне посеребренной месяцем воды и неба, битком набитого звезда ми. Я решил, что он обосновался в спальне, находящейся в юго-восточном углу дома. Там было всего удобнее, и огромная двуспальная кровать должна была его устроить. Я набрал в руку с полдюжины камушков величиной с земляной орех. Сладковатый запах оружейного масла бил в нос. Быстро и бесшумно я пересек освещенный месяцем подъездной путь и распластался, прижавшись к шероховатой стене здания, замер. — Через минуту я опять двинулся вдоль дома, покуда не оказался под окном той самой спальни. Теперь я мог слышать его дыхание, медленное и глубокое. Я немного отошел от стены и бросил камушек в кусты. С шумом задел он ветку и свалился. После второго броска я прислушался. Теперь его дыхания не было слышно. Я кинул третий камень и ждал. Вот скрипнула, вернее, крякнула кровать. Потом под тяжестью его тела вздрогнула половица. Я положил палец на курок и на шаг передвинулся.
В тот миг, когда он должен был добраться до окна, я уже стоял прямо перед ним с поднятым пистолетом. За стеклом его лицо казалось бледным пятном; оно было футах в трех надо мной.
Я послал в это пятно три пули, бросился наземь и откатился к стене. И услышал, как он падает там, в доме. Глухой удар, потом звон металла о дерево, протяжный стон и вздох — тяжелый, смертный, последний. Я подождал десять минут. Потом стволом пистолета расширил отверстие в сетке для насекомых, закрывавшей фортку, просунул палец, поддел вверх шпингалет. Я снял раму с петель, и голова моя при этом ни разу не оказалась против окна. Я перекинул через подоконник руку с пистолетом, потом руку с фонариком, нажал на кнопку. И тотчас увидел его. Выключил фонарик, подтянулся, вскарабкался на подоконник. Спрыгнул в чернильную тьму. Опустил на ощупь жалюзи. Нашел вслепую выключатель. Врубил свет. Он был в одном белье. Лежал вполоборота, лицом к полу, подобрав под себя одну ногу. Я перевернул его носком туфли. Все три пули попали ему в лицо. Крови почти не было. Стрелять я не разучился.
Оставив свет невыключенным, я вышел из дома, дошел до машины, сел, подъехал. Прошел снова в спальню. Собрал его вещи, сунул в дорожный чемодан, предварительно изъяв оттуда толстые пачки сотенных купюр, после чего присовокупил чемодан к имуществу Лоррейн. Одевать его не имело смысла, да и времени оставалось в обрез. Я ухватил его за локти и выволок через узкую веранду в машину. Это стоило мне нескольких капель пота. Я вернулся в дом — проверить, не забыто ли что-нибудь. В ванной комнате лежала его электробритва. Черный металлический кейс молча ждал под кроватью. Я открыл его, чтобы бросить взгляд внутрь. Деньги были на месте. С моим пистолетом, маленьким японским автоматом и электробритвой я спустился к лодочной пристани и бросил их в воду. Они канули в озеро, как три булыжника. Сразу за дощатым пирсом дно резко опускалось, здесь было около тридцати футов.
Я сел в машину. Давно уже я знал, где ее сброшу. Дорога огибает озеро. В полумиле к востоку от этого дома она буквально нависает над водой. Это место я знал хорошо. Летом я не раз рыбачил там на пару с Э. Д. Голая скала, семьдесят футов глубины под ней, водоворот, из-за которого мы не решались оставлять на якоре лодку, добираясь туда посуху. По слухам, здесь водилась озерная форель — до тех пор, пока, ее всю не выловили.
На всем берегу я обнаружил только один освещенный дом. Подъехав к месту, я заглушил мотор, выключил фары. Вышел из машины, осмотрелся. Ограждение со стороны обрыва состояло из бетонных опор и протянутых между ними тросов. Я не помнил, далеко ли оно тянется, и начинал уже опасаться, что план мой невыполним. Но, дойдя до конца ограждения, я обнаружил, что как раз за последней бетонной опорой можно, хотя и с трудом, втиснуть машину на ровную полосу земли, между оградой и краем обрыва. Полоса эта дальше сужалась. Там, где для машины уже явно не хватало места, она нависала над озером. Туда-то я с осторожностью направил «порше», проехав до последнего, сколько хватило духу. Мотор я оставил работать, но фары потушил и выключил скорость. Между машиной и ограждением оставался теперь узкий промежуток, едва позволявший приотворить дверцу. Я протиснулся наружу. Одной рукой я держался за бетонную опору, другою включил первую передачу. Машина, дрогнув, медленно двинулась вперед. Я выдернул руку, захлопнул дверцу. Еще пятнадцать футов, и вот, наконец, правое колесо повисло в воздухе. Земля, мелкие камни посыпались в воду. Какое-то время казалось, что «порше» так и останется в этом положении. Но потом что-то изменилось почти неуловимо, почти неуследимо для глаза. Машина клонилась, клонилась, невероятно медленно, и вдруг опрокинулась вниз. Я выгнулся далеко вперед. «Порше» ударился крышей об озерную гладь. Вода взметнулась столбом. Еще недолго машина как бы медлила, оставаясь над поверхностью, потом вода сомкнулась над ней. Волны — одна, другая, третья — ударили о скалу. Взлетели ввысь брызги. И озеро сделалось снова гладким, как за минуту до этого.
Перелезая через трос, я услышал шум мотора. Я перебежал через дорогу и припал к земле, пытаясь вжаться в каменистую почву, слиться с нею. Большой фургон на опасной скорости пронесся мимо и тут же пропал вдали, будто приснился.
Я выбрался опять на дорогу и вернулся к дому. Я стер кровь, оставленную Винсом на полу, ее было немного; поправил проволочки защитной сетки в форточке. Увидел картонную коробку с провизией и, оттащив ее в лес, оставил там. При этом я чертыхался: как можно было о ней забыть, не сунуть ее в машину? В двадцать минут третьего я вынес металлический кейс с деньгами. Меня хватило на то, чтобы швырнуть его в какое-то углубление за вывороченным пнем и забросать сверху землей, сучьями, камнями, сухой листвой.