— Женат?
— Нет.
— На что он живет?
— Точно тебе не скажу, но вроде бы в Латинской Америке он служил у какого-то промышленника — помощник, пилот и все такое.
— Где вы познакомились?
— На войне. Мы служили в одном батальоне, и он был моим командиром. В апреле он свалился вдруг как снег на голову. Был у нас два дня. Сказал, что вскоре ему предстоит небольшая операция, что-то там с плечом. В то время у меня были неприятности на работе, не сошелся во мнениях с Э.Д.Мэлтоном. Я подыскивал новое место, навещал старых друзей. По пути заехал к нему. У Винса после операции возникли какие-то осложнения, ну я и забрал его к себе.
— А где ты его нашел?
— Он снимал квартиру в Филадельфии.
— Адрес?
— Сейчас, пожалуй, и не вспомню. Улица с древесным каким-то названием. То ли Ореховая, то ли Каштановая… Улица Вязов? Адрес он мне оставлял, и я стараюсь не запоминать то, что записано где-то. Не перегружать память.
— А зачем он адрес оставлял? Знал, что ты захочешь навестить его?
— Нет. У него было ко мне деловое предложение. Оно меня не заинтересовало. Он сказал — если передумаю, могу написать по этому адресу.
— Что за предложение?
— Одна там работенка в Южной Америке. Он не распространялся о подробностях. Винс… Он довольно решительный парень, и у меня сложилось впечатление, что он мог действовать и не всегда легально. А это не по мне.
Он попросил описать Винса, и я это сделал.
— Ты думаешь, у него были судимости?
— Затрудняюсь ответить.
— Ладно, отпечатки пальцев так и так найдутся в Вашингтоне, у военных. Там проверят. Если на него объявлен розыск, то это был бы хороший повод задержать твою жену.
— Не думаю, чтобы она этого хотела.
— Да, но ее отец этого хочет. Теперь насчет машины… Я подробно описал «порше», назвал номер.
— Он записан на ее имя?
— Да. Бумаги у нее с собой, так что она его может продать в любое время.
— Ты хоть приблизительно можешь сказать, куда они могли бы податься?
— Не имею представления. Почему-то у меня такое чувство, что они могли удрать за границу. Ему, кажется, Южная Америка по нраву. Он наморщил лоб.
— Ты доволен, что она уехала?
— В каком-то смысле — да. С ней становилось все труднее. Выпивка и все такое. Я уже подумывал о разводе. Но и привык, конечно, не все так просто. В чем-то мне ее будет не хватать.
— Замужняя женщина заводит шуры-муры с лучшим другом своего законного супруга. Старая история. Из-за этого поубивали немало народу.
— Я не склонен к насилию. Он усмехнулся.
— Бывал и склонен. Когда-то.
— Как ты думаешь, Пол, что дальше будет?
— Да не знаю я. Любая женщина имеет право ехать куда хочет. Детей у нее нет — значит, и бросить она их не может. Машину она взяла свою, а не твою, так что и с этой стороны к ней не подступишься. Но вот проверить этого молодчика мы можем, а если найдутся основания задержать его, то и к ней подход найдется. И тогда она, надо думать, вернется домой. Папаша затребует ее к себе. А ты? Ты, как я понимаю, не затребуешь?
— Я — нет.
— Ну, у тебя еще будет время поразмыслить.
— Вряд ли передумаю.
— Где ты нашел ее записку?
— В спальне.
— Где и как она лежала? Можно взглянуть?
— Что ты спрашиваешь! Пошли.
Мы поднялись наверх. Я прислонил листок к зеркалу на туалетном столике. Он бросался в глаза, не заметить его, войдя в комнату, было нельзя.
Он осмотрелся; медленными, тяжелыми шагами обмерил комнату, присвистнул.
— Хорошо живешь!
— Для двоих тут слишком просторно.
— Какие твои планы? Останешься здесь?
— Думаю, что да. На какое-то время. Он открыл гардероб и сказал:
— Чего это она так много платьев оставила?
— У нее их предостаточно. Все она не смогла бы забрать при всем желании. Покупала дюжинами.
— А где был этот… Бискай? В какой комнате? Я показал ему комнату для гостей.
— Как он себя чувствовал? В каком был состоянии?
— Рука на перевязи, прихрамывал, — сказал я. — Но мог передвигаться.
— А откуда хромота?
— Кажется, и на бедре ему что-то вырезали.
— Кажется? А точно ты не знаешь?
— Пол, теперь ты смахиваешь на полицейского, какими нас в детстве пугали. Винс не был из тех, кто любил о себе рассказывать.
— Хм. Друг его принимает у себя, а он в благодарность уводит его жену. Говнюк он, по-моему.
— Н-ну, правду говоря, я не ожидал от него такого. И ты бы не ожидал. По нему не скажешь. Мы сошли вниз. Он взял шляпу, откашлялся и сказал:
— Мистер Мэлтон предоставил нам пару хороших фотографий. Если мы что-нибудь откопаем на этого твоего друга, нам не составит труда разыскать и такую приметную машину и такую приметную дамочку. Я ее видел пару раз. Только не знал, кто она такая, пока сегодня не увидел ее фото. Она прямо как кинозвезда. Эта, как ее… Элизабет Тейлор.
— Говорят, что так.
— Ну, приятно было снова тебя повидать, Джерри. Может, выпьем еще как-нибудь вместе пивка.
— Да, это бы не мешало.
— До следующего!
Он вышел, уселся в свою машину и помахал мне. Долгий вздох облегчения высвободил наконец из моих легких воздух, копившийся в течение часа. Хорошо все получилось. Лучше некуда. Осложнений теперь не должно быть. История с Филадельфией малость подкачала, но, кажется, у него она подозрений не вызвала. И записку он оставил. Текст переписан. Я вспомнил, что по составу чернил можно определить, когда сделана запись. Взяв обе записки, я порвал их, пошел, бросил в унитаз и спустил воду. И тут вдруг спохватился: нет никаких доказательств, что почерк на записке не подделан, что это ее почерк.
Глава 10
Вечером после визита Пола Хейссена я опять был в летнем доме Мэлтонов над озером. Черный кейс лежал на своем месте. Я забросил его в машину и поспешил домой. Доехал без приключений.
Вернувшись, я спрятал кейс в подвале, под дровами, предварительно затолкав туда и свою долю. Мне нравилось, как тесно, как монолитно выглядела опять эта громадная куча денег. Туго перевязанные пачки прижимались друг к другу почти любовно, им явно не хотелось разлучаться. У меня даже пульс становился чаще при взгляде на них, дыхание укорачивалось.
Утром в пятницу я поехал на стройку и сказал Реду Олину, что мне нужен ящик таких-то размеров, чтобы вложить в него вещи. Ящик должен быть очень прочным. Ред тут же поручил работу некоему Циммерману, и за то время, пока я совершал свой обычный обход объектов, ящик был уже готов. Мы закрепили его поверх машины. На обратном пути я останавливался, чтобы приобрести веревки и толстую, плотную оберточную бумагу.
Ирена ушла уже домой. Убедившись, что все двери заперты, я достал из кейса деньги. Семнадцать одинаково солидных коричневых пакетов. В каждом по двести тысяч долларов, не считая последнего, состоявшего из пятисотдолларовых банкнот. Я погрузил их в ящик. Деньги заняли почти половину его объема. Я вытащил ящик наверх, в гостиную, и там заполнил его до отказа книгами. Приладил крышку, аккуратно привинтил ее и надписал на деревянной поверхности красным карандашом свое имя.
В справочнике я нашел телефон складской фирмы и позвонил туда. На мой вопрос там ответили, что принимают на хранение и отдельные ящики. Я сказал, что мой будет очень тяжелым. Через час прибыл грузовик. Двое мужчин вынесли мой ящик и увезли. Квитанция представляла собой тонкий листок желтоватой бумаги. На оборотной стороне была мелко-мелко напечатана масса всяких условий и правил. Я прочел все до последней буковки. Итак, мои вещи были застрахованы, — по пять долларов за каждый кубический фут. Страховой сбор шестьдесят долларов. На случай утери груза.
Квитанцию следовало хорошенько спрятать. Несколько раз я обошел весь дом, прежде чем нашел настоящее место. Когда-то Лоррейн вбила себе в голову, что научится играть на блок-флейте. Тогда же она приобрела весьма дорогой инструмент и учебное пособие. Дней десять весь дом оглашали жалобные и нестройные звуки, потом флейта была заброшена. Я достал инструмент из шкафа, вынул из чехла, отделил мундштук, скатал квитанцию в трубочку и затолкал ее внутрь, после чего вернул мундштук на место, блок-флейту — в чехол, все вместе — в шкаф.
Вытянув ноги и сложив их крест-накрест, я устроился поудобнее в гостиной и мысленно прокрутил все сначала. Насколько я мог судить, операция проведена безупречно. Теперь мне не оставалось ничего другого, как ждать.