Выбрать главу

Но теперь уже все равно что, почему, как, — дело-то сделано. Никогда больше ко мне не вернется то, что окружало, оказывается, меня все эти годы, невидимое, как воздух: жизнь без страха. Без страха, без жутких воспоминаний, без этого тошного ощущения глубоко в груди.

Тинкер сказала:

— Милый, а она, видать, и впрямь спешила.

— Почему?

— Вот это платье она купила на прошлой неделе, я была тогда с ней. Оно очаровательно. Заплатила она сорок девять пятьдесят. Лучшее кашемировое платье из всех, какие я видела. А я их перевидала…

Она подняла голову и взглянула на меня. На ней был теперь серый пуловер моей жены. Шерстяной пуловер на голой бабенке — крайне непривлекательное зрелище.

— Значит, она его забыла.

— Вот этого я и не пойму. — Тинкер опять обернулась от зеркала. — Сверху у нас фигуры похожи, я только шире в бедрах. Золотко, послушай, нельзя ли мне пока попридержать это платье? Как раз мой цвет. Если Лоррейн вернется, надеюсь, она не будет в претензии. А если не вернется, это мне будет от нее на память.

— Бери что хочешь.

— О, дорогой, спасибо! Твоя нежность и деликатность выше всяких похвал!

Я сел и хорошенько глотнул из своего бокала. Тинкер смешивала коктейль, — там был почти один джин. Я почувствовал его действие сразу. Побольше спиртного, еще больше! Может, остановится наконец дьявольское кино, крутящееся беспрерывно у меня в мозгу! Картинки, на которых все одно и то же: Лоррейн, Винс, деньги; деньги, Лоррейн, Винс.

Она выцыганила у меня еще один пуловер, жакет, пригоршню бижутерии, две пары туфель, сандалии. Потом ей, захотелось есть. Она напялила на себя желтый пеньюар моей жены, спустилась на кухню и вскоре вернулась, таща скворчащую глазунью с ветчиной. Мы ели, пили джин, а там она снова шмыгнула ко мне в постель. Между делом мы не забывали добавлять алкоголь в наши стаканы, нагружаясь медленно, но верно.

Меня разбудил дверной звонок. Я глянул на часы: было почти пять. Тинкер, свернувшись калачиком, спала рядом. Я отодвинул ее, она недовольно заворчала во сне. Звонок повторился. В голову мою словно бы ввинчивался огромный шуруп, от виска до виска. Во рту был такой вкус, точно в него высыпали полную, пепельницу старых и свежих окурков. Джин еще не утратил своего действия. Я чувствовал себя рыхлым и слабым в коленях, мир вокруг был лишен всякой реальности. Я посмотрел на Тинкер. Она спала с открытым ртом, на левом плече выглядывали два прыща.

Я накинул халат, провел пятерней по волосам и спустился по лестнице. Как раз прозвучал еще один звонок.

Это была Лиз Адаме. Очень взволнованная. Она вошла в прихожую и сказала:

— Как я рада, что ты оказался дома, Джерри. Как твои дела? Ты странно как-то выглядишь.

— Только что проснулся. Еще не очухался.

— И немного выпил, да?

— Возможно. Совсем немножко.

— Джерри, к нам приходили двое, расспрашивали о тебе. Они хотели знать абсолютно все. Мне это показалось… ну, непонятным, я так встревожилась. Кстати, они из Вашингтона, из агентства, о котором я раньше никогда не слыхала. Думала, может, ты знаешь…

Я стоял спиной к лестнице. Теперь она смотрела мне через плечо. И внезапно умолкла. Глаза ее отдалились, лицо побелело и разом окаменело. В ее взгляде погасло что-то, будто выключили. Что-то такое, в чем я отчаянно нуждался. И прежде чем обернуться, я уже знал: это «что-то» в ее глазах мне не увидеть никогда.

Тинкер, босая, спускалась по лестнице и дошла уже почти до самого низа. Она накинула на плечи пеньюар и слегка придерживала его спереди. Ее рыжие волосы были взлохмачены, лицо одутловато со сна, на нем выступили какие-то красные пятна, губы оттопырены.

— О, — произнесла она негромко, — а я думала, это Манди. И голос у вас похож. Мне очень жаль, право же…

Она повернулась и, споткнувшись о ступеньку, упала на карачки. При этом пеньюар с нее свалился. Поднявшись и кое-как прикрыв наготу, она одарила нас широченной пьяной улыбкой, сказав отчаянно:

— Оп-ля!

После чего прошлепала босыми ногами наверх и исчезла. Лиз не смотрела на меня. Она просто повернулась, открыла дверь. И я не знал, что ей сказать. Сказать было нечего. Я смотрел. Она уходила. Из дома. Из моей жизни.

Я прикрыл дверь, поднялся наверх. Тинкер сидела перед туалетным столиком. Теперь она надела желтый пеньюар как следует и зачесывала назад свои красновато-рыжие густые волосы. Она послала виноватый взгляд моему отражению в зеркале.

— Наверно, я плохо себя вела?

— Можно это назвать и так.

— Она и есть та блондинка из вашей конторы, да? Та, на которую ты глаз положил?

— Да.

— По ней не скажешь, что она снисходительна к подобным шалостям.

— Нет, не скажешь.

— Сожалею, если я что-нибудь испортила.

— Тинкер, скажи мне только одно: если ты действительно думала, что это Манди, почему нужно было спускаться вниз в таком виде?

— О, я находила это забавным. И потом, Лоррейн оставила массу вещей, которые мне не годятся, а ей бы подошли в самый раз. У нее бедра такие же узкие, как у твоей Лоррейн. И Манди все равно бы никому не сказала. Она славный малый и, вот увидишь, тебе понравится. У нас друг от друга секретов нет. Ни-ка-ких!

— Да, это заметно.

— Манди к тебе прекрасно относится. Думаю, что она тоже не прочь навестить тебя, золотко.

— Что ты, черт возьми, имеешь в виду? Хочешь меня соблазнить еще и этой Манди? Я просто отказываюсь вас понимать. Не могу понять, и все.

Она повернулась ко мне корпусом, глядя с наигранным изумлением.

— Боже мой, бедняжка! Ты какой-то весь зажатый. Дорогой, у нас в костях уже сидит изрядная доза стронция-90, ты это знаешь? Лучше и не думать об этом. А чтобы не думать, надо расслабиться, устроить себе передышку. Манди и я — мы очень, очень осторожны. Тем не менее наша репутация слегка подмочена. Но это нам вредит не больше, чем твоей Лоррейн. Проклятие, я просто истекаю потом! Можно воспользоваться душем? Лоррейн не увезла с собой купальную шапочку, не знаешь?

— Посмотри там, в шкафчике над ванной, на верхней полке.

— Спасибо, моя радость. — Она выскользнула из пеньюара и прошлепала в ванную. И почти сразу раздался шум душа. Я спустился в кухню и приготовил кофе, совсем черный. Думал я о выражении лица Лиз, когда она уходила. И о тех двух агентах из Вашингтона.

Я наливал себе вторую чашку, когда вошла Тинкер. Пятна на ее щеках исчезли. Она выглядела на удивление свежо и опрятно.

— Дорогой, я с удовольствием помыла бы посуду, но теперь мне действительно пора бежать. Это очень плохо?

— Нет, все в порядке.

— Не будь таким хмурым, золотце. Я и вправду не хотела разрушать твой конторский роман. Это тебя сразило окончательно, да?

— Да.

Она подошла ко мне, провела рукой по волосам и поцеловала в уголки глаз.

— Ты ужасно милый. И не брани меня больше за эту пресную блондинку. Мы позабавимся еще не раз, правда?

И миленький Джерри выкинет из головы все свои заботы, да? Мы уже не хмуримся? Вот и хорошо!

Она покинула дом через черный ход. Я вернулся к своему кофе. Он не успел остыть, и я взял чашку с собой наверх. Я заглянул в ванную и остолбенел. Она там плескалась как морская львица. Горячая сырость, пар, приторные парфюмерные запахи. Я распахнул окно и первым попавшимся полотенцем принялся подтирать пол: подберу воду — выжму, снова подберу — снова выжму…

Потом я сам принял душ, допил кофе, застелил постель, принял три таблетки аспирина, проветрил спальню, сменил майку, трусы, влез в брюки. Взглянул в зеркало на результаты своих усилий. Как у меня глаза запали!

Только успел спуститься по лестнице — длинный дверной звонок. На мгновение мелькнула в мозгу безумная надежда: это вернулась Лиз!

Но это был лейтенант Хейссен, по-прежнему массивный, по-прежнему широкоплечий. Новым было выражение его лица. Да и вся повадка неуловимо изменилась. Так ведут себя люди, с неохотой выполняющие что-то крайне неприятное.

— Заходи, Пол. Хочешь пива?

— Нет, благодарю. Сегодня — нет. Он сел на то же самое место, что и в прошлый раз, даже и шляпу пристроил на полу точно так же.

— Ох-ох-ох, такая наша служба, Джерри. Не хочу от тебя скрывать: старуха Мэлтон не может поверить, что ее дочь сбежала, не сказав родителям ни словечка, и она в конце концов довела мужа до белого каления. Вчера они вместе навестили наше начальство, и я там был тоже. В общем, они это выложили не сразу. Но так или иначе, кончилось этим: они не считают невероятным, что ты мог прикончить ее и этого твоего друга.