– Я видел и больше, – возразил Корелл. – Но дело не в этом.
– А в чем?
– Сам не знаю. Что-то здесь не так… Ты отключил плиту на втором этаже?
Алек Блок кивнул. Он как будто собирался что-то сказать, но не мог решиться.
– А что… в этом доме так много яда? – осторожно спросил он.
– Да.
Яда было достаточно, чтобы отправить на тот свет несколько десятков человек. Они поговорили на эту тему, но так ни к чему и не пришли.
– Такое впечатление, что он разыгрывал из себя алхимика… Ну, или золотых дел мастера, – заметил вдруг Блок.
– Ты о чем?
Тут Блок объяснил, что нашел в мастерской позолоченную ложку.
– Тонкой работы вещица, – добавил он. – И, похоже, Тьюринг сделал ее сам… Можешь посмотреть там, наверху.
– В самом деле? – рассеянно переспросил Корелл.
Он уже почти не слушал коллегу, погрузившись в свои мысли.
Глава 3
Еще в годы войны Корелл понял, что безумие ощущается на расстоянии как некое сгущение воздуха или даже запах, причем совсем не обязательно горького миндаля. И теперь, выйдя на дождь, он почти не сомневался: то, с чем он столкнулся в этом доме, было не чем иным, как хорошо замаскированным безумием. Неприятное чувство контакта с чем-то нездоровым не пропадало даже после того, как без двадцати семь вечера санитары вынесли тело из дома.
В это время подул теплый восточный ветер, и дождь несколько сбавил, но не утих совсем. Корелл посмотрел на горничную, стоявшую под фонарем с зонтиком в руках, который она, как видно, все же решилась одолжить незадачливому полицейскому. Старушка показалась ему на удивление маленькой и жалкой, как ребенок, и Корелл решил, что время для допроса настало самое подходящее.
Итак, ее звали Элиза Клейтон, и проживала она на Маунт-Плезант-Лейси-Грин – не так далеко отсюда. Четыре раза в неделю миссис Клейтон помогала доктору Тьюрингу по хозяйству. По ее словам, это не составляло для нее проблемы, если не принимать в расчет книги и бумаги профессора, с которыми она просто не знала, что делать.
Сегодня после обеда горничная пришла к Тьюрингу и открыла дверь своим ключом. В спальне горел свет. Бутылки с молоком все еще стояли у порога, газеты лежали в почтовом ящике. На кухне миссис Клейтон насторожила тарелка с недоеденной котлетой из мяса ягненка. Ботинки доктора Тьюринга старушка обнаружила у двери в туалет. Сам профессор лежал в спальне, накрытый одеялом до подбородка, – «каким его и увидел инспектор». Миссис Клейтон взяла его руку – она была холодна как лед. Тут женщина закричала: «Вы и не представляете себе, какой это был для меня шок!» Телефона в доме профессора не имелось, пришлось звонить от соседа, мистера Гибсона. Вот и всё, больше ей сказать было нечего.
– Я так не думаю, – возразил Корелл.
Горничная подняла на него удивленные глаза.
– Меня интересует, что происходило до этого, – пояснил полицейский.
В ответ миссис Клейтон сказала, что на прошлые выходные к Тьюрингу приходил его друг доктор Ганди, и они весело провели время. А во вторник профессор пригласил в гости соседей, мистера и миссис Уэбб, которые потом – не то в среду, не то в четверг – куда-то уехали, и все опять получилось замечательно.
– Мистер Тьюринг был в прекрасном настроении и много шутил со мной.
Корелл не стал вдаваться в подробности, даже не спросил миссис Клейтон, каким образом шутил с ней хозяин. Он просто давал старушке выговориться и строчил в своем блокноте.
Монолог миссис Клейтон больше походил на речь обвиняемого в свою защиту, чем на свидетельские показания, и здесь Корелл хорошо ее понимал. Как горничная мистера Тьюринга, старушка чувствовала свою ответственность за случившееся.
Других женщин, судя по всему, в доме не было. Миссис Клейтон несколько раз упомянула лишь мать профессора Этель.
– Боже мой, что я ей скажу?..
– Пока ничего говорить не надо, – успокоил ее инспектор. – С родственниками профессора мы свяжемся в свое время. А у вас есть кто-нибудь, с кем вы намерены поделиться всем этим?
– Я вдова, – вздохнула миссис Клейтон. – Это ничего, я справляюсь…
Корелл задал еще пару вопросов, после чего они распрощались, и он побрел в полицейский участок на Грин-лейн.
Дождь к тому времени прекратился, чему Корелл был несказанно рад. На его памяти не случалось такого потопа. В сумерках помощник инспектора то и дело наступал в лужи. В одном из домов пела Дорис Дэй: «So I told a friendly star. The way that dreamers often do»[2]. Корелл напевал под нос, хотя песня успела надоесть ему за эту весну. Он видел фильм «Бедовая Джейн», принесший ей популярность.
Инспектор ускорил шаг, и вскоре музыка стихла в отдалении. Он посмотрел на небо, по которому, вытянувшись в линию, бежали серые тучи, и попытался сосредоточиться на расследовании. Что, кроме отсутствия предсмертной записки, свидетельствовало против версии самоубийства? Не так много.