— Звезда…— прошептал кто-то.
Действительно, гейзеры нарисовали четкую пятиконечную звезду, и из озерца вытекал звонкий быстрый ручей.
«Все правда…— в непонятном смятении думал Рерих. — Все правда!..»
Вдоль ручья отряд двигался двое суток. Всех обуяло нетерпение, все, глядя на Учителя, спешили, хотя Рерих молчал, никому не говоря о цели, к которой они стремились.
В первую же ночь Николая Константиновича разбудил монгол, старший в охране:
— За нами кто-то идет. Лошади волнуются.
Рерих отмахнулся, он ничего не хотел слышать: мало ли кто может оказаться в горах и испугать лошадей! Зверь. Охотник. Паломники, как и они, идущие к святым местам.
На следующую ночь его разбудил доктор Рябинин:
— Николай Константинович! Позади нас, далеко, огни. Похоже на костры. Кто-то нас сопровождает.
Он еле сдержал себя, чтобы не сорваться на крик, что с ним бывало крайне редко.
— Успокойтесь, — сказал он тихо, но жестко, взяв себя в руки. — Пусть даже какие-нибудь разбойники. Что, мы не сможем дать отпор? Часовые выставлены?
— Выставлены…
— Ну и ложитесь спать.
«Если поддаться страху, — думал он, — все рухнет. Ни на что не отвлекаться. Ни на что!..»
Ручей давно превратился в реку, она становилась все шире, глубже, вода в ней текла все медленнее и медленнее.
На третий день пути стремительно, с двух сторон, приблизились горы, и впереди, в перспективе, казалось, что они заковали реку, превратившись в ее берега.
И впрямь, когда отряд подошел к горловине, все увидели, что река сжата отвесными скалами и левого берега нет: вода струится вдоль каменных стен. И' на отвесных глыбах играют отсветы далекого солнца, которое скрыто горами. Вдоль правого берега шла узкая тропа, порой заливаемая тонким слоем воды, и копыта лошадей скользили по мелкой гальке. Иногда правой рукой можно было коснуться нависающей скалы — так тесен был проход.
На одну странность обратил внимание Рерих: вопреки физическим законам, по которым река, если ее с двух сторон сжимают горы, ускоряет свой бег, вода вела себя здесь совсем не так: казалось, что она вообще замерла, стоит на месте, и только медленно, еле заметно, движутся по реке опавшие листья, щепки, мертвая большая бабочка с оранжевыми крыльями и фиолетовыми кругами на них. Это свидетельствовало о том, что все-таки очень слабое течение есть. Полная обморочная тишина стояла над этой рекой, погруженной в полумрак, потому что солнечный свет не проникал сюда.
По этому каньону вдоль непонятной реки отряд шел несколько часов, и все, включая Рериха, испытывали одинаковые чувства: безотчетный страх, угнетение духа, жуткое ощущение, которому не было никакого логического объяснения: этот скорбный путь никогда не кончится, они обречены двигаться так, в тишине и полумраке, до конца своих дней.
Но вот горы неожиданно быстро расступились, света прибавилось, впереди заблистали заросли высоких трав, уже освещенные солнцем, и наконец само светило выплыло из-за уже далекой горной гряды слева, засияв в безоблачном бледно-голубом небе.
Доктор Константин Николаевич Рябинин истово перекрестился.
Наконец они оказались в широкой зеленой долине, по которой плавно петляла широкая река с почти стоячей водой.
Рерих подумал: «Река говорит, что здесь время отсутствует».
Он всматривался в даль, куда на восток текла — и не текла — река, и физически чувствовал: сердце его падает куда-то в бездну, останавливается…
«Не может быть!..»
В далекой перспективе долины, на самом горизонте, возвышалась горная гряда, и над ней господствовали четыре вершины… Он сразу узнал их — четыре старца, сидящих в позе лотоса, и крайний правый из них в остроконечной белой шапке; от гигантских каменных плеч к центру туловища, сужаясь, ниспадает белая борода — ледник… Между этой вершиной и следующей — два каменных кряжа по бокам ее похожи на натруженные старческие руки — тропа…
Все четыре вершины-старца сейчас были отчетливо видны, и зов, явственный зов, который исходил от горной гряды, слышал живописец Рерих, и кричало все его естество: «Иди!»
«В тех снах, которые давно покинули меня, — лихорадочно думал он, — эти вершины вначале укрывал туман, только потом он постепенно рассеивался. А сейчас вершины видны ясно и отчетливо! Значит… Значит, учителя ждут меня!.. Там — Шамбала! Я дошел… Мы дошли… Мы почти дошли… Еще совсем немного!..
— Вперед, — прошептал он, пришпоривая коня. — Вперед…
В хрустально-прозрачной воде замершей реки плавали большие золотистые рыбы.
Накануне войны (историческая справка)
29 октября 1924 года в Англии должны были состояться выборы в парламент. Центром предвыборной борьбы между либералами и консерваторами стал вопрос об отношении к Советскому Союзу. Либералы занимали умеренную позицию, видя в большевистском государстве перспективного партнера в сфере торговли и экономического сотрудничества. Консерваторы воспринимали Советскую Россию как угрозу современной цивилизации, особенно европейской, и настаивали на разрыве всяких отношений со страной «коммунистических варваров».
За несколько дней до выборов в ряде английских газет, в частности, такой популярной и читаемой во всех странах, как «Дейли мейл», было опубликовано так называемое «письмо Зиновьева», полученное— как указывалось в редакционных сносках — «сразу из пяти источников». В «письме» излагались указания Коммунистического Интернационала, данные компартии Англии, как бороться с «антинародным буржуазным правительством» Великобритании, как вести борьбу за ратификацию англо-советских договоров 1924 года (торговых, финансовых, о кредитах и проч.), подписанных правительством либералов, которые были у власти, но не утвержденных парламентом; военному отделу компартии рекомендовалось усиленно готовить специалистов, будущих командиров британской Красной армии. Письмо было подписано председателем президиума исполнительного комитета Коминтерна Макманусом и его секретарем Куусиненом. Эта публикация в английском обществе вызвала шок.
На выборах 29 октября 1924 года консервативная партия, используя «письмо Зиновьева» в качестве весомого аргумента, одержала победу. В ноябре было сформировано правительство во главе со Стенли Болдуином. Министром иностранных дел стал Остен Чемберлен, министром финансов — Уинстон Черчилль, министром внутренних дел — Джонсон Хикс.
Это правительство сразу же заняло в отношении СССР жесткую позицию. В ноте, посланной руководителям СССР, Чемберлен писал, что английское правительство не может рекомендовать парламенту ратифицировать англо-советские договоры от 8 августа 1924 года, которые так и не вступили в силу.
В декабре 1924 года провалилось коммунистическое восстание в Таллине, инспирированное и вооруженное Советским Союзом. В связи с этим весной 1925 года Англия в лице премьер-министра Болдуина предприняла попытки убедить правительства Франции, Италии и стран Малой Антанты (Чехословакия, Югославия, Румыния) совместно предъявить кремлевским вождям ультиматум с требованием упразднить Коминтерн. Была идея использовать этот ультиматум как предлог для разрыва всех отношений с СССР. Кроме того, начиная с весны 1925 года стали регулярно проводиться консультации начальников штабов всех этих государств. Руководители СССР эти совещания однозначно оценили как подготовку к войне, и были правы: за что боролись, на го и напоролись.
Английские дипломаты делали все, чтобы создать в Европе несколько блоков, направленных против СССР. В частности, так называемое «Прибалтийское Локарно» (Польша, Эстония, Латвия, Литва, Финляндия) и «Балканское Локарно» (Греция, Румыния, Болгария, Венгрия, Албания, Чехословакия). Однако этим планам не суждено было осуществиться: слишком большой спектр стран, у каждой свои интересы, и чем меньше государство, тем больше амбиций.
В мае 1926 года Англию парализовала всеобщая забастовка в поддержку шахтеров. Страна буквально находилась на грани гражданской войны. Советское правительство якобы от имени профсоюзов оказало огромную финансовую поддержку забастовщикам — более 60% от помощи, предоставленной всеми современными профсоюзами.