— Чует мое сердце — ты, Яшечка, пропал! Ваша окаянная революция раздавит тебя, как не знаю кого. Как клопа в спальне толстой Блюмы, — Блюма, торговка парфюмерией с лотка у кафе «Грезы», что возле Люка на Приморском бульваре, была нашей соседкой. — Ты видел, сколько у нее раздавленных клопов на стене с картиной «Волхвы с дарами Христу»? И этот твой револьвер! Ты что, собираешься убивать живых людей? Я ненавижу его!..
А я его любил. Я гордился своим револьвером. Я уже знал, какая в нем заключается сила. И власть, граждане и товарищи! Власть, которая…
Фу ты! Ключ гремит в скважине двери. Обед позади, прогулка была, ужинать рано. Значит, опять на допрос. Хорошо, что сижу на родной Лубянке. Пока… Кое-кто из бывших товарищей здесь. Бумагу и карандаш дали: «Все подробно, автобиографию от „а“ до „я“. Будет исполнено, гражданин начальник! Что? Да иду же… Я вам не Ванька-Встанька. Вот… Поднялся. Только число поставлю. Для истории.
18.Х. 1929. Лубянка, ОПТУ, внутренняя тюрьма, камера № 14».
Будет ли у Якова Григорьевича Блюмкина в нашем правдивом повествовании время, вернее возможность, дописать свою кроваво-романтическую автобиографию? Кто знает… Поэтому доведем жизнеописание нашего героя хотя бы до мая 1918 года, когда начались уже известные читателям события в Москве.
Итак, Одесса осенью 1917 года. В портовом городе начинаются революционные бои за власть: «Да здравствуют Советы рабочих, солдатских, матросских и крестьянских депутатов!», «Хай жывэ самостийна Украина вид Кыева до Бэрлыну!»
В январе 1918 года в результате жестоких уличных боев большевистско-эсеровских отрядов с войсками Центральной рады и гайдамаками в Одессе устанавливается Советская власть, и бесстрашный, яростный, переполненный революционным энтузиазмом Яков Блюмкин в гуще событий.
Но не только революция сотрясает страну — продолжается Первая мировая война, и новорожденная республика Советов в критическом положении: на Украине части совсем недавно созданной Красной Армии ведут тяжелые бои с наступающими войсками Германии, которые действуют в союзе с Центральной радой. И солдаты на фронтах не знают, что в Брест-Литовске уже начались сепаратные переговоры с немцами. «Только заключив немедленный мир, — убежден Ленин, — на любых условиях, мы спасем революцию».
Яков Блюмкин записывается добровольцем в матросский «железный отряд» при штабе 6-й армии Румынского фронта, участвует в кровопролитных боях; его отряд вливается в 3-ю Украинскую армию.
Двенадцатого марта 1918 года (обратите внимание: 3 марта уже подписан Брест-Литовский сепаратный договор, но его условия, тяжкие и позорные для России, еще не действуют) 3-я армия оставляет Одессу и спешно, почти панически отступает к Феодосии, двигаясь в Крым несколькими колоннами.
Наш герой, уникальный в своем роде — восемнадцать лет, не забывайте! — стремительно движется вверх по лестнице военной карьеры: в Феодосии его вводят в Военный совет армии в качестве комиссара, через неделю он становится помощником начальника штаба. В начале апреля 1918 года Яков Григорьевич Блюмкин — начальник штаба 3-й Украинской армии. Согласитесь: впечатляет!
И тогда, в апреле восемнадцатого года с юным красным командиром происходит странный, необъяснимый случай. Или событие. По всем материалистическим законам (а был Яков Блюмкин в своем мировоззрении материалистом, атеистом, ни в какого бога не верил, религия для него была, по Марксу, «опиум для народа»; впрочем, он серьезно не размышлял на подобные темы: не до того, другое захватило нашего героя) — так вот, по правилам материалистического пребывания человека на земле должна была в ту теплую апрельскую ночь оборваться жизнь Якова Блюмкина. А случилось это в маленьком татарском селе Коктебель на берегу голубой бухты, в двадцати верстах от Феодосии. Пришло донесение, что там в своем доме некий поэт Максимилиан Александрович Волошин укрыл нескольких контрреволюционеров, которых разыскивала местная ЧК. Туда и отправился краском Блюмкин с небольшим отрядом верных бойцов — бесстрашный революционер был весьма склонен к всяческим приключениям, ибо в одной из своих ипостасей, может быть, основной, был авантюристом.
Но нет! Пожалуй, об этом мистическом событии пусть расскажет сам Яков Блюмкин. Если будет тому благоволить Судьба. Если у нашего героя будет на это время.
Все в руках фортуны, дамы и господа!
Из Феодосии 3-я армия с жестокими боями отступает к Харькову — через Лозовую, Барвинково, Гусаровку, Никитовку, Славянск.
В Славянске к начальнику штаба армии инкогнито, ночью прибывают двое в штатском, товарищи по партии эсеров. Короткое тайное совещание. Яков Блюмкин берет троих своих верных бойцов из числа штабных ординарцев, на несколько дней передает бразды правления своему заместителю, и конный отряд из шести человек исчезает в теплой апрельской ночи.
В Харькове происходит вооруженное нападение на Государственный банк. Захвачено четыре миллиона рублей: «На нужды революции», — говорит руководитель экспроприации Яков Блюмкин директору банка, который уложен на пол лицом вниз и — «Руки на голову!», а к виску дрожащего, весьма полного господина приставлен так любимый нашим героем револьвер.
Свидетельствует П. А. Зайцев, начальник Одесского военного округа в ту революционную пору: Блюмкин предложил командующему Третьей армии П. С. Лазареву взятку в десять тысяч рублей, столько же намеревался оставить себе, остальные деньги он собирался передать партии левых эсеров. Под угрозой ареста Лазарев потребовал, чтобы уворованные деньги были возвращены в банк. Блюмкин подчиняется, но банку возвратили только три с половиной миллиона рублей. Куда подевались остальные пятьсот тысяч рублей, выяснить не удалось.
Но самое невероятное (впрочем, почему невероятное?..) в этой истории заключается в том, что красный командир Яков Григорьевич Блюмкин отделался легким испугом. Если вообще испугался. Ведь человек он бесстрашный.
В начале мая 1918 года 3-я Украинская армия республики Советов была расформирована, и наш опасный герой, как уже знают читатели, объявляется в Москве, поступает в распоряжение Центрального комитета партии левых эсеров, который (хлопотами В.А. Александровича, члена ЦК эсеровской партии и одного из заместителей председателя Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией) рекомендует его для прохождения службы в ведомстве товарища Дзержинского. И буквально через несколько дней на новом поприще Яков Блюмкин уже стоит во главе только что созданного отдела по борьбе с международным шпионажем.
Шестого июля 1918 года была суббота. Утро разгоралось солнечное, безветренное, обещая жаркий летний день.
Всю ночь Яков Блюмкин и Николай Андреев не спали в своем номере гостиницы «Эллит», готовились к «акции», пили крепкий чай, возбужденно спорили, переходя с высоких тонов на свистящий шепот, много курили, и в горле у обоих першило от табачного дыма.
Потом — было около трех часов ночи — Яков сел писать письмо-завещание другу, бывшему эсеру, покинувшему ряды партии, имя которого архивы не сохранили.
В пять утра Николай Андреев отправился в Первый дом Советов7, там жил П. П. Прошьян, член ЦК партии левых эсеров, у которого надлежало получить «средства», необходимые для осуществления «акции». И за ним Яков согласно разработанному плану заедет уже на машине, полученной в ЧК.
В дверях Яков Блюмкин остановил боевого товарища:
— Подожди, Коля. Давай на всякий случай простимся здесь. Дальше везде мы будем на людях.
— Да… Простимся! — голос молодого человека сорвался. Было Николаю Андрееву в тот год девятнадцать лет: невысокий, рыжий, худой, он ходил по-матросски, вразвалку, и походка совсем не вязалась с его хилым обликом.
Они крепко обнялись и так постояли несколько мгновений молча.
Николай ушел. Яков Блюмкин прошелся по комнате, возник у распахнутого окна. Их номер был на втором этаже, и окно выходило в захламленный двор. Судя по резкой тени, упавшей на одну половину двора, солнце уже поднялось.
«У меня еще три часа времени. Может быть, поспать?»
Яков упал на кровать, не раздеваясь, в ботинках. Пружины мягко покачивали.
«Я на самом деле засыпаю, — подумал юный террорист. — Нет, нельзя…»