Лист засветился в том месте, где я коснулся его. Почти тут же появились язычки пламени. Это было как знамение, как намек. Конни никогда не будет принадлежать мне, и даже смерть не соединит нас, а разлучит навеки. Даже если бы я завоевал ее сердце, даже если бы женщина полюбила меня так, как я ее люблю, мы все равно не смогли бы остаться вместе. Я не сумею сделать ее вампиром, ведь моя необычная сила убьет Конни, как убила Шейри и чуть не погубила Оливию.
Я зачарованно смотрел на лист, пока он не превратился в струйку дыма. Дым поднялся вверх, за решетку, исчезнув в солнечном мире живых. Я же отступил в тень, которой принадлежал.
ГЛАВА 11
Уильям
Я очнулся в темноте.
Почти невозможно довести вампира до бессознательного состояния, но Ридрек практиковался сотни лет. Я не шевелился, пытаясь понять, где нахожусь. Меня окружали знакомые запахи гниения, мокрой глины и болотной воды. Я ощущал, что старый вампир где-то поблизости; его мерзкая вонь пронизывала все вокруг.
Говорил ли я, что убить Ридрека не в моих силах? В мире вампиров существует определенное правило — или, если угодно, закон: отпрыск не может уничтожить собственного создателя. Не знаю, откуда это взялось; возможно, появилось после печального инцидента с царем Эдипом несколько тысяч лет тому назад. Или просто заработал защитный механизм, возникший при мутации крови нашего вида. Иначе поголовье вампиров могло сильно упасть. Я — отличный пример отпрыска, который с радостью убил бы создателя в первую же ночь своей новой жизни. Если бы только сумел…
Плохо дело. Я попытался шевельнуться и обнаружил, что мои руки вытянуты и привязаны к стене ладонями вверх. Не хватало только гвоздей в запястьях. Тело отказывалось повиноваться; я был словно замотан в кокон, как муха, пойманная пауком. Я лежал спиной на холодном камне, и что-то невероятно тяжелое давило на грудь. Я казался себе сандвичем с вампиром.
Несмотря на свое печальное положение, мне не удалось удержаться от улыбки. Вот бы Джек посмеялся, если б увидел меня сейчас… Впрочем, мысли о Джеке тут же отбили всякую охоту веселиться. Где-то он теперь? Что с ним сделала Оливия?
Я заставил себя отвлечься от этих раздумий и обратился к более актуальным проблемам. Я знал, что наверху царит день, а солнце стоит высоко в небе. Может быть, Джек оказался хорошим мальчиком и спокойно спит в своем гробу. Впрочем, у Оливии была целая ночь, чтобы разыскать его и обратить на свой путь. Джек умен и находчив, но в моем положении было глупо надеяться, что ему удастся перехитрить Рид-река. В конце концов, я сам устроил целое представление, чтобы обмануть создателя — но тщетно. Кроме того, я помнил свое видение — Джек, который предаст меня. Я пытался разделаться с Ридреком, прежде чем это случится, но не вышло. Оставалось лишь надеяться на истинно ирландское упрямство моего отпрыска. Я отлично знал, что его невозможно заставить что-либо сделать насильно. Но очаровать — другой разговор. Здесь у Оливии имелось явное преимущество.
Я вспомнил, как вампирша вела себя в доме Элеоноры. Если Ридрек приказал ей соблазнить Джека, с каждым новым оргазмом мой отпрыск будет терять силу, пока не станет легкой добычей.
Проклятый Ридрек! Гнев охватил меня, я задергался в своих путах, но они держали крепко.
— А! Вижу, ты очнулся. — Звук шагов и плеск воды возвестили о приближении Ридрека.
— Это не твоя заслуга, — процедил я.
Он хихикнул. Яркий свет неожиданно ударил в глаза, и я увидел часть комнаты. Я лежал на каменном столе. Мы находились в старом фамильном склепе в центре кладбища. Истлевшие кости заполняли ниши, возвышавшиеся над поверхностью воды, узловатые корни растений паутиной обвивали влажный камень. С верней ниши на меня смотрела человеческая голова, лишь недавно отделенная от тела. Очевидно, Ридреку нравился средневековый обычай класть череп на обеденный стол. К противоположной стене были приделаны три пары цепей с наручниками, и в двух их них еще остались руки: полусгнившие кости болтались в проржавевших браслетах. Очевидно, какие-то люди были похоронены здесь еще до того, как умерли. В отличие от обезглавленного тела, лежавшего в углу. Этот труп был совсем свежим.
— Бонавентура, — сказал я.
— Точно. Здесь нам никто не помешает. — Ридрек посмотрел на меня взглядом, исполненным печали. — Давно пора было уяснить, сынок, что я всегда получаю желаемое. Не в твоих силах обмануть или остановить меня.
— Я тебе не сынок.
— Но ведь так оно и есть на самом деле. И хватит уж играть в эти детские игры. — Он уселся справа от меня. — Сейчас поглядим на твою кровь вуду. Я хотел, чтобы ты при этом находился в сознании. Давай-ка попробуем, какова она на вкус. — С этими словами старый вампир обнажил клыки и запустил их в мое запястье, будто голодный пес.
Боль чувствуют все — и живые, и бессмертные. В этом есть определенное неудобство. Многие годы я учился справляться с ней, блокировать худшие ее проявления. Но подобной боли мне еще не доводилось испытывать. Бритвенно-острые клыки Ридрека пронзили плоть и проскрежетали по кости. Боль прошла сквозь меня, как электрический разряд.
Пока тело корчилось в муках, моя ненависть пылала ярким огнем. С криком ярости, эхом, отдавшимся от стен, я дернулся, что было сил, и выгнул спину, сражаясь с весом державшего меня камня. Тяжелая плита, давившая на грудь, помедлила мгновенье, а потом начала неторопливо сползать в сторону.
Ридрек зашипел от злости, разбрызгивая мою кровь по моим же рукам и лицу. Ему пришлось отскочить, чтобы не попасть под падающую плиту; он поспешно подхватил ее. Я снова дернулся, но Ридрек держал плиту крепко. Мне подумалось, что он осыплет меня проклятиями или попросту убьет. Я надеялся на второе. Но вместо этого увидел камень размером с кулак, летящий мне в лицо. Потом — ничего.
Звонили колокола. Печальный, заунывный погребальный звон. Без помощи раковин Лалии я парил над похоронной процессией, словно птица, подхваченная ветром. Английским ветром. Меня окружали запахи солнца, травы и камня. Глядя на залитые солнечными лучами поля и извивы дороги, я почувствовал, что тяжесть на сердце ослабла, и полной грудью вдохнул воздух родного дома.
Внизу, подо мной, люди несли два деревянных гроба. Они шли к могилам, вырытым в стороне от церковного двора. «Неосвященная земля», — послышался шепот какой-то женщины. Я опустился пониже и посмотрел внимательнее. Священник, шагавший за процессией, показался мне знакомым. Да это же отец Гиффорд из моего прихода в Дербишире! Я наблюдал собственные проводы. Это меня они хоронили. Меня и мою милую Диану.
Она была совсем близко. Я приблизился к ее гробу и тронул одинокий цветок, который кто-то положил на крышку. Сердце разрывалось от желания хоть на один краткий миг увидеть мою возлюбленную жену.
Мне так жаль. Я не сумел спасти тебя, любимая. Так жаль…
Горе захлестнуло меня, словно и не было этих пятисот лет, прошедших со дня утраты. Едкие слезы жгли лицо. Мне хотелось сбить крышку гроба, открыть его и освободить любимую. Да только в этом нет смысла. Она мертва. Она уже в каком-то смысле свободна. Тьма не поймала ее в ловушку, как это случилось со мной.
— Душа моей жены чиста. Ее нужно похоронить на церковном кладбище, — сказал я, хотя никто не мог услышать. Люди поспешно опустили гробы в могилы без крестов.
— Сжалься, господи, над их душами, — произнес священник, а потом отряхнул руки, будто эти нечестивые похороны запачкали их. По крайней мере, селяне не сожгли нас как колдунов.
— Я хочу к маме! — послышался плачущий голос ребенка.
— Тс-с, милый. Твоя мама умерла, и папа тоже.
Я посмотрел на женщину, которая обнимала малыша своими грубыми натруженными руками. Джуни Сесил. Она была служанкой Дианы.